Я спустил его и спросил, какова была цель заговора.
— Взять сегодня ночью крепость, — отвечал он мрачно и с рыданиями.
— Всех ли главных заговорщиков я захватил?
— Нет, вы взяли всех, кроме тех, которые должны сойтись в № 166.
— Что означает: „Помни ХХХХ?“
Ответа нет.
— Какой пароль в № 166?
Ответа нет.
— Что значат эти ряды букв: ММММ и ФФФФ. Отвечай, или я опять тебя вздерну.
— Я никогда не отвечу. Я скор умру. Теперь делайте со мной, что хотите.
— Подумай о том, что ты говоришь, Уиклоу! Это твое последнее слово?
Он ответил твердо, без малейшего колебание в голосе:
— Последнее. Так же верно, как то, что я люблю мою оскорбленную страну и ненавижу все, что освещает это северное солнце, я скор умру, чем открою эти вещи.
Я опять вздернул его за пальцы. Сердце надрывалось слушать крики бедного создания, но больше мы ничего не могли ох него добиться. На все вопросы он отвечал одним и тем же стоном:
— Я могу умереть и хочу умереть, но никогда не скажу.
Нам оставалось только махнуть на него рукой. Мы убедились, что он действительно скорей умрет, чем расскажет. Поэтому его спустили и посадили под строжайший надзор.
Несколько часов ушло на телеграмму в Высший Департамент и на приготовление к вылазке в № 166.
Время было тревожное, ночь темная и холодная. Слухи разошлись и весь гарнизон был на-стороже. Караул был утроен и никто не мог двинуться в стенах форта и вне их, без того, чтобы не быть остановленным и не увидеть поднятого над головой своей мушкета. Однако, мы с Уэббом тревожились менее, чем прежде: заговорщики должны были теперь находиться в довольно стесненном положении, потому что столько их коноводов было в наших руках.
Я решил во-время придти в № 166-й, схватить Б. Б., дождаться на месте остальных и, как только они явятся, захватить их. Около четверти первого утра я вышел из крепости с полудюжиной храбрых дюжих союзных солдат. Уиклоу шел впереди, со связанными за спиной руками. Я сказал ему, что мы идем в № 166-й и что если окажется, что он опять наврал и провел нас, то он должен будет все равно показать нам настоящее место или потерпеть все последствия.
Мы, крадучись, приблизились к таверне. В маленькой конторе горел огонь, остальная часть дома была темная. Я попробовал наружную дверь. Она подалась и мы тихо вошли, заперев за собой. Затем мы сняли башмаки, и я направился к конторе, Там сидел немец-хозяин и спал в своем кресле. Я осторожно разбудил его и попросил снять сапоги и идти вперед нас, внушив ему в то же время не произносить ни звука. Он повиновался беспрекословно, но был, очевидно, страшно напуган. Я приказал ему вести нас в № 166-й. Мы тихо, как кошки, взошли на три или четыре лестницы. Дойдя до конца длинного коридора, мы приблизились к двери, сквозь стеклянную верхушку которой виднелся тусклый свет. Хозяин ощупал меня в темноте и сказал, что это № 166-й. Я толкнул дверь, она была заперта изнутри. Я шепотом отдал приказ одному из моих самых дюжих солдат; мы налегли на дверь своими широкими плечами и одним натиском сняли с петель. Передо мной мелькнула фигура в постели, голова потянулась к свечке, свет погас, и мы очутились в совершенной темноте. Одним прыжком я очутился на кровати и придавил коленями содержимое. Пленник мой свирепо барахтался, но я левой рукой сжал его шею, что было большою помощью моим коленям. Затем быстро вытащил револьвер, взвел курок и приложил холодную сталь к его щеке.
