Вошел Уиклоу. У него был несколько тревожный, беспокойный взгляд, но сам он держал себя свободно и спокойно, и если подозревал что-нибудь, то этого нельзя было узнать по его виду. Я с минуту продержал его в молчании, потом сказал приятным тоном:
— Дитя мое, зачем же ты так часто ходишь в эту старую конюшню?
Он ответил просто и без смущения:
— Я, право, не знаю, сэр, без всякой особенной причины. Просто я люблю быть один и развлекаюсь там.
— Ты там развлекаешься, не так ли?
— Да, сэр, — отвечал он так же невинно и просто, как прежде.
— И это все, что ты там делаешь?
— Да, сэр, — ответил он, посмотрев на меня с детским удивлением в своих больших, мягких глазах.
— Ты уверен в этом?
— Да, сэр, уверен.
Помолчав немного, я сказал:
— Уиклоу, зачем ты так много пишешь?
— Я немного пишу, сэр.
— Немного?
— Да. А если вы говорите о моем строчении, то да, я строчу немножко ради развлечения.
— Что ты делаешь с своим строчением?
— Ничего, сэр, бросаю его.
— Никогда никому не посылаешь его?
— Нет, сэр.
Я внезапно развернул перед ним письмо к „полковнику“. Он слегка вздрогнул, но сейчас же овладел собой. Легкая краска выступила у него на щеках.
— Как же случилось, что эту записку ты послал?
— Я не думал сделать этим ничего дурного, сэр.
— Не думал сделать ничего дурного! Ты выдаешь вооружение и положение поста и не находишь в этом ничего дурного?
Он опустил голову и молчал.
— Ну, говори же и перестань лгать. Кому предназначалось это письмо?
Теперь он начал выказывать тревогу, но быстро овладел собой и возразил тоном глубокой искренности:
— Я скажу вам правду, сэр, всю правду. Письмо это никому не предназначалось. Я написал его для собственного удовольствия. Я вижу свою ошибку, сознаю всю свою глупость. Но это единственное мое прегрешение, сэр, клянусь честью.
— А! Я очень рад. Такие письма писать опасно. Надеюсь ты вполне уверен, что это единственное написанное тобой письмо?
— Да, сэр, совершенно уверен.
Его смелость была изумительна. Он сказал эту ложь с таким искренним выражением лица, как ни одно существо в мире. Я подождал, пока немного утихнет мой гнев, и сказал:
— Уиклоу, напряги теперь хорошенько свою память и посмотри, не можешь ли ты объяснить мне два-три недоразумения, о которых я желаю у тебя спросить?
— Я постараюсь, сэр.
— Так начнем с того, кто такое начальник?
Я поймал его испуганный взгляд на нас, но это было все. Через минуту он опять стал ясен, как день, и ответил:
— Я не знаю, сэр.
— Ты не знаешь?
