Мусина-Пушкина. Бог мой, Лермонтов, вы или мальчишка, или безумец! Выйти из экипажей и устроить игру в горелки среди Петербурга! Какое счастье, что уже поздний час и нас никто не видел.
Лермонтов (смеется). Мы обогнали всех.
Мусина-Пушкина. Теперь гореть будет Столыпин. Я видела, как его поймала Воронцова.
Лермонтов. Не знаю. Я не видел ее. Я видел только вас.
Мусина-Пушкина (вспыхнув, смотрит на Лермонтова). Что вы, Лермонтов! Но ничего… ничего… Говорите…
Лермонтов. Вам знакомо, должно быть, это ощущение – полное безмолвие, вот такое же, как нынче, когда не слышно даже пения птиц и в этой тишине восходит огромное летнее солнце. Я испытываю это ощущение каждый раз, когда бываю рядом с вами. Почему это, скажите?
Мусина-Пушкина (медленно и тихо). Не знаю… (Неожиданно легко проводит рукой по волосам и лицу Лермонтова.) Не знаю… Не знаю, милый мой и сумасшедший Лермонтов.
Входит быстро Воронцова-Дашкова. Она хохочет и обмахивается фуражкой Столыпина. За ней идет Столыпин, а следом за ним – Софья Карамзина под руку с князем Вяземским.
Воронцова-Дашкова (хохочет). Жерве бросился, как заяц, на Конюшенный мост и чуть не сбил с ног квартального! (Перестает смеяться, вздыхает с облегчением.) Теперь я верю, Лермонтов, что вы истинный поэт. Затеять горелки среди этой белой ночи – что может быть бесшабашнее? Мы все сделались детьми.
Вяземский. Даже я. Но автору такой поэтической прозы, как «Бэла», прощается все.
Софья Карамзина. Избави бог, если бы мы сшибли с ног какого-нибудь старого генерала.
Столыпин (нарочито гнусавым голосом, причем лицо его дергается злым тиком). «Доношу вашему величеству, что корнет Лермонтов устроил прошлой ночью вместе, со светскими дамами игру в горелки на Мойке. Это верх неприличия и дерзости».
Все смеются.
Вяземский. Бенкендорф! Подлинный Бенкендорф! Ловко вы его изображаете, Столыпин.
Быстро входит Жерве.
Жерве. Ой, дайте отдышаться. Я чуть не угодил в комендантскую. Ну, что же вы стоите? Кто горит?
Воронцова-Дашкова. Нет уж, увольте. Больше я не могу в атласных туфлях бегать по булыжнику.
Мусина-Пушкина. Да уж и поздно. Давайте лучше помолчим напоследок.
Вяземский. Очаровательная идея.
Все умолкают.
Мусина-Пушкина (шепотом спрашивает Лермонтова). Что вы слышите?
Лермонтов (очень тихо). Биение вашего сердца. И плеск воды.
Ветер с легким шумом пробегает по листве деревьев и затихает.
Вяземский. Какая тишина!
Лермонтов. Ночь всегда говорит вполголоса.
Жерве. Это ты очень ловко сказал, Мишель.
