Лермонтов (растроган). Прощай, Саша. И не сердись. Вот тебе пустяк на память.
Лермонтов быстро достает из кармана второй листок, мельком взглядывает на него и отдает Одоевскому. Жерве целуется с Одоевским. Лермонтов, Жерве и лекарь идут-к дверям. Все расступаются, дают им дорогу. Зурначи снова начинают играть заунывный мотив. Одоевский подходит к перилам балкона, разворачивает стихи, но не читает их, а прислушивается. Слышен топот копыт, окрики возницы, звон бубенцов, голоса Лермонтова и Жерве.
Одоевский (опускает голову и медленно читает). «Молю, чтоб буря не застала, гремя в наряде боевом, в ущелье мрачного Дарьяла меня с испуганным конем». Прекрасно!
Чиновник (подходит к Одоевскому). Нехорошо, сударь.
Одоевский (удивленно). Что нехорошо?
Чиновник. Нехорошо может обернуться дело для вас, сударь, ежели о том узнает комендант города.
Одоевский. Что вам надобно от меня?
Чиновник. Душа у меня горит по бутылке, а между тем в кармане одни свалявшиеся нитки. Одолжите синенькую.
Одоевский (вспыхивая). Убирайтесь прочь!
Чиновник. Не забывайте, сударь, что ежели вы пострадаете и вам это безразлично, то пострадает и господин Лермонтов. Офицеру не дозволяется столь-дерзко показывать свою близость с государственным, преступником.
Одоевский (кричит). Прочь, гадина!
Шум за дверью. Дверь распахивается, и в духан, как буря, врывается Лермонтов.
Лермонтов (бросается к Одоевскому и берет его за руки). Саша, я не мог уехать и еще раз не обнять тебя. Вот видишь, вернулся на минуту. Крепись, душа моя, помни, что в мыслях своих я всегда с тобой.
Одоевский (отворачивается, говорит глухо) Вечное тебе спасибо, Миша.
Лермонтов. Ну, полно, полно. Прощай, милый.
Одоевский. Не обращай внимания. Попросту я совсем отвык от сердечности.
Одоевский обнимает Лермонтова. Лермонтов выбегает.
Чиновник. Ну как же, господин Одоевский?
Одоевский (не замечает его, смотрит глазами, полными слез, на далекие горы). Бог мой, зачем нам дана такая сердечная боль?
Чиновник. Я дожидаюсь ответа, господин Одоевский.
Занавес
Картина вторая
Белая ночь в Петербурге. Узкая набережная Мойки. В черной воде отражаются туманные звезды. Тихой зарей горят окна спящих домов.
Издалека доносятся веселые голоса и женский смех. На набережную вбегают Лермонтов и Мусина-Пушкина. Они держатся за руки. Мусина-Пушкина запыхалась и раскраснелась. Одной рукой она подобрала черное шелковое платье. Мусина-Пушкина в изнеможении прислоняется к резной решетке набережной. Лермонтов снимает фуражку и поправляет волосы.
