На письменном столе в кабинете лежала докладная записка исполняющего должность градоначальника Козлова. Мезенцев неторопливо вскрыл конверт и, привычно пропуская фразы официального обращения, бегло просмотрел первую страницу. Но что это? «На Новой бумагопрядильной и ткацкой фабрике, по Обводному каналу, № 64, 27 февраля возник беспорядок, заключающийся в том, что рабочие отказались от работы и, сгруппировавшись во дворе фабрики, стали заявлять свое неудовольствие на администрацию.
…Сегодня рабочие собрались на фабрику в 5 часов утра, мастера пустили в ход машину, но кончилось тем, что рабочие из недоверия к новому управляющему поговорили, покричали, что за такую плату невозможно работать, сами погасили газ и разошлись по домам. С 8 часов они стали группироваться для соглашения относительно принятия расчета и новых условий.
Насколько можно было заметить, рабочие положительно соглашаются уже на условия, предложенные фабрикою, но, не питая ни малейшего доверия к новому управляющему, требуют смены его и с этой целью, как носится слух, хотят проникнуть толпою к Зимнему дворцу и повергнуть таким путем свою просьбу на всемилостивейшее его императорского величества воззрение. Меры против этого с моей стороны приняты…»
Мезенцев вызвал к себе Козлова, чтобы договориться на случай, если рабочие попытаются под видом подачи прошения на высочайшее имя организовать уличную демонстрацию.
Вечером 27 февраля Михаил Родионович Попов и Плеханов встретили знакомого разносчика газет. Это был типичный представитель пронырливой, крикливой и всегда все знающей корпорации.
— Слыхали, на Обводном шпульщики забастовали, фабрика сегодня стояла целый день.
— А почему, причины в чем?
— Управляющий Фиш, англичанин, по-русски ни «бе» ни «ме», зато здорово кумекает насчет того, как русского человека облапошить. Взял ни с того ни с сего и уменьшил сдельную плату — по прядильному на десять копеек с пуда, по ткацкому на пять-шесть копеек с куска. Я сейчас в артель бегу, там собрались шпульщики, спорят — выходить назавтра на работу иль дальше бастовать. Пошли со мной, что ли…
Плеханов и Попов двинулись за газетчиком. В артельной квартире, где в основном жили тверские рабочие, шпульщики не старше пятнадцати-шестнадцати лет, стоял страшный гвалт.
— Дурим ли или нет, а только так и знайте — завтра не станем на работы.
— По-вашему выходит, идти нам всем за шпульщиками, а по-моему, нужно шпульщикам вихры надрать. Отцы-то в деревне — поучить и некому.
