У насъ были гости. Я пѣла. Молодой Кроссовъ постоянный мой ухаживатель — пристали ко мнѣ, чтобы я спѣла его любимый, старинный романсъ «Si vous n'avez rien а me dire», и я отправилась изъ зала въ боковой кабинетикъ, чтобы взять съ моей нотной этажерки тетрадь, въ которой была вплетена эта ветошь… Въ кабинетѣ было темно, свѣтъ изъ зала падалъ, сквозь портьеру, только на полъ, узкой и блѣдной полосой. Я хотѣла отдернуть портьеру, но вдругъ сильныя руки увлекли меня въ темный уголь кабинетика, и задушенный голосъ безсвязно зашепталъ мнѣ — онѣмѣлой отъ ужаса неожиданности — глупыя и страстныя слова.
Онъ шепталъ, что любитъ меня, что жить безъ меня не можетъ, что либо ему пропадать, либо я должна его любить; онъ шепталъ, что если я не сдѣлаю по его, такъ не жаль ему ни себя, ни меня, онъ готовъ на всякій срамъ и скандалъ, себя — въ острогъ, а меня — на публичный позоръ…
Онъ шепталъ почти беззвучно, но мнѣ казалось, что онъ кричитъ во все горло, что его слышать всѣ, что въ залѣ нарочно всѣ затихли, чтобы къ намъ прислушаться.
— Да оставьте же вы меня, — съ безсильнымъ бѣшенствомъ проскрежетала я, стараясь вырваться, — вѣдь тамъ люди, они могутъ войти. Если вамъ надо говорить со мной, найдите другое время, другое мѣсто.
Онъ сталь требовать, чтобы я назначила ему свиданіе, сегодня же, когда всѣ въ домѣ заснуть.
— Это невозможно, вы съ ума сошли, пустите меня, такъ подло!..
Тогда онъ яростно забормоталъ мнѣ на ухо какія то проклятія, сжимая меня еще крѣпче. Я поняла, что этотъ обезумѣвшій звѣрь способенъ сейчасъ убить меня, вытащить въ залъ, закричать на весь домъ, что я была его любовницей.
— Елена Михайловна! Что вы такъ долго? — окликнули меня изъ зала отъ рояля. Кто то двинулъ стуломъ, вставая, очевидно, чтобы итти ко мнѣ. Волосы зашевелились на моей головѣ.
— Да, — отчаянно шепнула я, — только уйдите, уйдите.
Желѣзныя руки отпали, и Петровъ исчезъ въ коридорѣ почти въ тотъ же мигъ, какъ Кроссовъ откинулъ портьеру изъ зала.
Я отговорилась, что не нашла романса и пѣть не могу. Сказала, что нахожу темноту пріятною и предложила перемѣститься изъ зала въ кабинетикъ. Кроссовъ обрадовался и принялся нашоптывать обычныя сентиментальности, а я сидѣла, счастливая, что онъ говорить глупости, не требующія отвѣтовъ, сидѣла въ какомъ-то «ледяномъ бреду»: голова была полна тяжелаго холода, и мысли, масса мыслей, ненужныхъ и безпорядочныхъ, застывали въ мозгу, какъ грѣшники въ девятомъ кругу Дантова ада. Было около часа ночи, когда гости разъѣхались. Мама оказалась въ расположеніи разговаривать со мною о Кроссовѣ, поздравляя меня съ побѣдой и недоумѣвая, зачѣмъ онъ тянетъ время и не дѣлаетъ предложенія. Она болтала цѣлый часъ, пока не замѣтила, что я имѣю усталый и больной видъ. Тогда она отпустила меня спать, но перспектива кроссовскаго предложенія сдѣлала ее любезною, какъ никогда; она проводила меня въ мою спальню, заставила Таню, при себѣ, раздѣть меня и уложить и только тогда величественно удалилась.
