Хорошо ребята шли, ходко! У Полторанина душа радовалась: вот что значит тренированные лесовики. За четыре часа ни один не отстал, не вильнул в сторону, не попросил привала. Шли слаженно, гуськом, шаг в шаг, плотной пятеркой, как патронная обойма. Девушка-испанка — вот кто удивлял Полторанина! Скользила в темноте, будто лесная мышь, — ни шороха, ни хруста. Парни, те иногда плечами сучья мнут или валежник раздавят тяжелым шагом. Она же нырнет под ветки — и, гляди, уже на другом конце куста появляется беззвучной тенью.
Полторанин никак не мог вспомнить чудную заковыристую ее фамилию. Прикидывал, сравнивал, что-то такое появлялось на уме, но не похожее, не то! В конце концов не выдержал и на одном повороте, у заросшего осокой ручья, приотстал, спросил шепотом:
— Слушай, сержант! Повтори-ка свою фамилию. Забыл, понимаешь, никак не могу вспомнить.
Она тихо рассмеялась.
— Анилья… Де Гонгора-и-Арготе.
Полторанин повторил по складам вслух и тоже рассмеялся.
— Чудите вы, испанцы! Получается не одна, а целых три фамилии! Да еще приставка. Это зачем?
— Я из древнего дворянского рода, командир. Мой отец был полковником испанской королевской, а потом — республиканской армии. Погиб под Картахеной.
— Ну дела… — только и мог протянуть изумленный Полторанин.
— Это надо же такому случиться! Он — в недавнем прошлом алтайский конюх, нынче катанный, меченный и латанный войной разведчик — ведет под своей командой хрупкую девушку, у которой волосы цвета воронова крыла и которая, может быть, приходится дальней родственницей Дон-Кихоту Ламанчскому или самому испанскому королю… Он читал: такую девушку называют в Испании доньей. И вот теперь эта «донья» бесстрашно шмыгает по ночным кустам, утирает пилоткой мокрый лоб и, довольная, улыбается, блестя в темноте удивительно белыми зубами…
— Давай гранатную сумку, сержант. Поднесу.
— Нет-нет! — запротестовала она. — Я сама. Мне не тяжело.
К полночи ребята взмокли, Да еще пала обильная роса, студеная, будто выплеснутая из родника. Посвежело, спины у всех заметно парили. Полторанин прикидывал во время привала: еще два-три часа такого хода, и тогда можно будет вести тот самый непринужденный мужской разговор по душам, который строится весь на полной открытости и приходит только после совместно пережитой опасности или сделанного трудного дела. Когда не надо ни убеждать, ни разъяснять и тем более упрашивать.
За это время они несколько раз выходили на различные тыловые объекты, которых много было напичкано в лесу, дважды для интереса подключались к случайным телефонным линиям, остановили (тоже для тренировки) на магистральном шоссе две-три грузовые машины, а у артиллерийских складов чуть не попали в переделку. Правда, быстро ушли в лес, но часовые дали по ним осветительную ракету и еще минут пять палили из автоматов вслед.
