– А почему бы и нет? Все возможно. И почему бы не встретиться двум людям – вот так внезапно. Через десять лет она будет юна и прекрасна, почти как сейчас, – ей исполнится шестнадцать или семнадцать, а мне – всего лишь двадцать девять, и я для нее еще не буду слишком стар.
– И тебя посадят за растление малолетних.
– А вот так и случится, и мы поселимся где-нибудь здесь. Я стану пиво продавать и столы протирать за всякими московскими козлами, которые здесь насвинячат. А потом мы с ней будем кататься на лодке по Гауе, и она будет смотреть на меня влюбленными глазами, серыми, как Балтика, и расчесывать свои длинные льняные волосы бабушкиным костяным гребнем.
– Ну а что? Очень романтично. Действительно, после мехмата самое оно – пивом торговать.
Аркадий посмотрел на дверь, за которой скрылась его нареченная, и сказал:
– А я думаю, что человек рождается не для того, чтобы разбогатеть или прославиться, и даже не для того, чтобы доказать еще одну теорему, – а чтобы быть хотя бы чуть-чуть счастливым.
– Конечно, «человек рожден для счастья, как птица для полета» – написал, зажав карандаш пальцами босой ноги, один безрукий поляк.
На это Аркадий ничего не ответил, он только улыбнулся. И нам стало неловко.
Это было самое славное лето, какое только мне выпадало. Каникулы продолжались пять месяцев! Такое представить себе трудно. Случилась Олимпиада-80 в Москве, и наши прозорливые руководители решили, что на Москву произойдет нашествие иностранных спортсменов и туристов. Расселять эту несметную орду планировалось в студенческих общежитиях, тех, которые поприличнее, и кормить в студенческих столовых, но по особому – высшему – разряду. Обслуживать огромные толпы чужеземцев должны были студенты, владеющие английским, французским и другими неведомыми языками. А чтобы Москва не треснула по швам от наплыва жаждущих спортивных зрелищ заморских гостей, в нее нагнали какое-то непредставимое количество ментов, гражданам своей страны въезд в столицу запретили, а тех, кто не вызывал доверия властей, выслали на 101-й километр, а кого и подалее. Но многие западные страны Олимпиаду бойкотировали из-за советского вторжения в Афганистан, и почти никто не приехал. И Москва стояла как дура с мытой шеей, никому не интересная, кроме милиции. И надо было из нее срочно бежать, чтобы случайно не угодить в кутузку. Очень власти озаботились культурным поведением граждан на улицах и в транспорте, и появляться на публике даже слегка выпимши стало довольно стрёмно. Но нам-то что было за дело до всех этих мер безопасности и идеологической чистоты. У нас сессия кончилась 15 апреля, а занятия начинались 15 сентября. И мы с Аркадием и Сергеем Ильичом, вернувшись из Риги, двинули в Севастополь – в археоложку, где трудился историк Андрюша Любарский.
