К счастью, у Церкви издавна существовали способы борьбы с одержимостью, и главным из них была молитва. Так что отец Владимир оставил сомнения и обратился к этому могущественнейшему из дарованных человеку орудий против зла.
Всенощная текла из уст легко и привычно, псалом за псалмом, но вместо обычного для долгой молитвы состояния внутреннего покоя его охватывала все большая тревога.
«Ну что я, в самом деле, так беспокоюсь за этого мальчика? В конце концов, он здесь, со мной. Даже если с ним какой припадок случится, покалечиться я ему не дам. В крайнем случае, можно и „скорую“ вызвать. А завтра можно будет позвонить тому экзорцисту и рассказать ему о Павлике. Так что же я так за него боюсь?»
Ответ пришел внезапно, и отца Владимира прошиб холодный пот, когда он четко осознал: он боится не за Павлика.
Он боится Павлика. И боится с каждой секундой все сильнее.
Но почему он, здоровый мужик, повидавший немало на своем веку, испугался этого паренька? Что его так напугало?
Отец Владимир, не прекращая чтение псалма, украдкой глянул в сторону мальчика. Тот все так же стоял на коленях перед алтарем на пару шагов левее священника. Стоял, опустив голову, и лишь тихо повторял за ним в положенных местах «аминь». И все же что-то в нем было неправильно.
Почему так сильно ссутулились и сгорбились его плечи? Почему низко наклоненная голова кажется такой неестественно большой? И эта странная напряженность во всей фигуре…
Поза мальчика была мало похожа на позу молящегося. Скорее он напоминал изготовившегося к прыжку дикого зверя.
А его голос, когда он отвечал «аминь», становился раз от разу все глуше и неразборчивей.
Словно почувствовав его взгляд, Павлик поднял голову и посмотрел на отца Владимира. Священник с трудом подавил крик ужаса. Слова неоконченной молитвы замерли в воздухе.
Глаза Павлика ярко мерцали желтоватым светом, отражая свет свечей.
Зрачки сузились вертикальными щелями.
— Отец Владимир, что случилось?
Голос Павлика звучал невнятно, словно что-то мешало ему говорить. А звериные глаза смотрели пристально, испытывающе. Словно у собаки, думающей: броситься ей на врага или пуститься наутек.
«Он не знает, что с ним происходит», — пронеслась в сознании священника четкая мысль.
А следом другая, не имеющая под собой никакого логического обоснования, и все же в ее истинности отец Владимир не сомневался: «Если он почувствует мой страх, то убьет меня. Убьет, не желая того. Просто не сможет сдержаться».
