— Omnia mutantur, nos et mutamur in illis.
Я посмотрела на Бо. Тот не подвел свой виксбургский университет.
— Все меняется, и мы меняемся тоже, — перевел он.
Обведя нас взглядом, Марк улыбнулся, и это вышло у него вполне естественно.
— Нас девятеро, — сказал он, — и столько же кушеток. Значит, можно отдыхать.
Мод хихикнула.
— С возвращением из Пучины, камрад! — крикнул Эрих. Немец по рождению, он считал, что вечеринка обязательно должна быть шумной и хотя бы чуть-чуть помпезной, а потому вскочил на кушетку и объявил:
— Дамы и господа, позвольте представить вам храбрейшего из римлян, Марка Випсия Нигера, легата императора Клавдия Нерона, которому в прошлом временном потоке дали прозвище Германикус. Наш Марк погиб смертью Солдата в десятом году нашей эры в Александрийской битве, сражаясь против парфян и Скарабеев. Гип-гип-ура!
Мы дружно подняли бокалы. Послышались одобрительные возгласы. Сид накинулся на Эриха:
— Не порть мне мебель, неслух ты этакий! — Потом усмехнулся и прогудел: — Веселитесь, ребята.
Мод с Марком присоединились к нам. Марк, сам того не желая, слегка обидел Бо, отказавшись от фалернского и предпочтя ему виски с содовой. Завязался общий разговор.
Мы рассуждали обо всем сразу.
— Скарабеи ставят в Пучине мины.
— Ерунда, разве можно минировать ничто?
Кто-то требовал бурбон, кто-то искал заколку для волос, кто-то утверждал, что Марка надо было напичкать стабилитином. Сам Марк пустился в воспоминания.
— Марсия? Ее здесь больше нет…
(Она угодила в Вихрь Времени и истлела прямо на наших глазах, но рассказывать об этом я не собиралась.)
Потом, не жалея красок, римлянину расписали случай с Брюсом и его перчаткой, а Марк в ответ поведал нам о легионере, которого замучил живот, потому что ему случайно выдали в паек сахар вместо обычной соли. Эрих спросил Сида, не припас ли тот Призрачных Красоток. Старый греховодник подергал себя за бороду.
— Что тебе в них, любострастный аллеман >21? Есть, есть у меня красавицы, а среди них — графиня из Вены времен Штрауса. Эх, если бы не вон та милашка…
— За тобой нужен глаз да глаз, мой маленький фон Хогенвальд, — проговорила я, упершись пальцем в грудь Эриху. — Ты явно питаешь слабость ко всяким призракам.
Он фыркнул, прижал меня к себе, доказывая, что я ошибаюсь, и предложил показать Брюсу Художественную Галерею. Когда я попробовала отговорить его, он уперся. Брюс с Лили охотно согласились. Царапина от удара саблей на щеке Брюса была еле заметна: Лили смыла всю запекшуюся кровь.
