В некоторых частях бабушкиного дома жили квартиранты. Второй этаж снимала тихая семья преподавателей покровского педучилища. На лето «верхние» обычно куда-то уезжали отдыхать, и комнаты стояли закрытыми, хотя на пустую незастекленную террасу иногда разрешалось подниматься, чтобы осмотреть окрестности. В задней бревенчатой пристройке, похожей на избушку, жили дядя Ваня и тетя Женя – бездетная супружеская пара, довольно молодая. Здоровенный улыбчивый дядя Ваня был военным, старшиной, и служил охранником в местной тюрьме. Тетя Женя казалась Фурману красивой, но он замечал в ней что-то печально поблекшее – и это лишь подчеркивалось черным платком, который она никогда не снимала. И дядя Ваня, и тетя Женя говорили с заметным «оканьем».
Время от времени внизу, в большой светлой комнате рядом с кухней, появлялся еще один жилец – маленький рыжеватый и сутулый старик дядя Миша. У него была невыговариваемая, но странно музыкальная фамилия Тей-тель-баум, напоминавшая звук, с которым раскачивался ванька-встанька, детская игрушка-неваляшка. Дядя Миша с сипением затягивался на крыльце большими вонючими папиросами, а потом жутко, задыхаясь и наливаясь кровью, кашлял. Он говорил, что он охотник, и часто, горячась, рассказывал о Кубани, где у него жила взрослая дочь с внуками, как о какой-то райской зеленой стране, куда ему следовало бы вернуться навсегда. Бабушка Нина была с дядей Мишей на «ты» и в ответ на его рассказы о благодатной Кубани иногда бросала: «Да кому ты там нужен…» – из-за чего они тут же, со странной фамильярностью, по-стариковски ссорились и потом подолгу вообще не разговаривали, демонстративно не замечая друг друга. Пару раз вскоре после таких ссор дядя Миша в самом деле куда-то съезжал. В маленькой спальне над кроватью было пришпилено расплющенное чучело настоящего коршуна, застреленного дядей Мишей, – с распахнутыми крыльями и колючими изогнутыми когтями, но без головы…
Однажды солнечным утром, когда маленький Фурман сидел на теплых ступенях задней пристройки рядом с неторопливо покуривающим дядей Ваней, тот вдруг поинтересовался, умеет ли Фурман показывать язык. Удивившись такому вопросу, Фурман быстро высунул кончик языка и тут же спрятал его обратно.
– Ну не-ет, это ерунда! – махнул рукой дядя Ваня. – Это разве язык? Ты не умеешь показывать…
Зная, что показывать язык нехорошо, Фурман огляделся и сделал как надо.
– Вот это другое дело, – одобрил дядя Ваня. Выпустив вверх дым, он спросил, проснулся ли уже старик, Михал Наумыч, дядя Миша. Тот обычно вставал поздно, и Фурман его еще не видел.
