Про Фурмана, похоже, все забыли, а ему уже стало тяжело сидеть. Он стал негромко звать кого-нибудь, но никто не шел. Вдруг раздался звонок в дверь, и все сразу выбежали в прихожую, говоря, что это приехала скорая помощь. За дверью стоял огромный бородатый дядька в какой-то потрепанной черной шинели, на голове у него виднелась маленькая черная меховая шапка, а в руке он держал чемодан. «Это бандит! – в ужасе решил Фурман. – Они же не спросили кто там?…»
– Здравствуйте! Скорая помощь, – громко и гулко произнес дядька. Фурман все еще не верил: ведь доктор Айболит должен быть с седой бородой, в белом халате…
– Ну, кто тут у вас пострадавший? Проводите!
Из-под распахнувшейся черной полы показался край мятого белого халата. А где же красный крест?.. Следом за дядькой в прихожую ввалились еще двое в таких же одеждах, но пониже ростом. Все втянулись в комнату, а растерявшийся Фурман опять остался сидеть в одиночестве.
Немного погодя в прихожую выглянула бабушка и сняла его с горшка. Ему разрешили заглядывать в комнату, стоя в дверях. Бабушка сзади прижимала его к себе, чтобы он не слишком высовывался.
Папа уже как-то ожил, виновато улыбался врачу и даже хотел сесть, но тот ему не дал. Огромными ладонями он стал ощупывать папин живот, потом грудь. Папа казался странно маленьким. Один раз он охнул.
Оказалось, у него сломано ребро. Врач отдал уверенные приказания, папу положили на носилки и увезли в больницу.
Как только дверь захлопнулась, в квартире вдруг наступила тишина, запустение, грустная неловкость. Боря как-то неправильно страдал, у бабушки в глазах держались слезы.
Фурмана быстро уложили спать.
Детский сад был за ГУМом, в одном из тамошних пустых и скучных проходных дворов. На прогулки группу водили через Красную площадь – либо в Кремлевский сад, либо в Александровский, и дорога эта никогда не приедалась: тяжело раскачивались деревянные двери ГУМа, впуская и выпуская разнообразных покупателей; от реки, закрытой веселым нагромождением храма Василия Блаженного, налетал задиристый ветерок; на краю площади бестолково черствел белесый бублик Лобного места; звенела и гудела старая башня с золотыми часами; грозно плыла и плыла над ней толстая темно-красная звезда в металлических прожилках; щелкали фотоаппаратами туристы; при любой погоде с немыслимой сосредоточенностью печатали каждый свой шаг трое кремлевских часовых из смены караула у Мавзолея Ленина; и до самого Александровского сада тянулась плотная очередь притихших, опечаленных людей, многие из которых приехали явно издалека.
