В облупившейся каменной ограде Лобного места имелась узенькая накрепко запертая решетчатая калитка, сквозь которую все глазели внутрь, на пустую разбитую асфальтовую дорожку и белый каменный выступ в центре. Говорили, что здесь отрубали головы, – но крови не было видно. – Это же было давно, при царе! Из выступа торчал железный штырь. (Неужели на него надевали отрубленную голову?..)
Однажды группу завели в пестренький и такой с виду приветливый храм Василия Блаженного. Внутри он оказался совершенно другим: в его узких полутемных обшарпанных ледяных коридорах с бесконечно кривящимися поворотами и внезапными крутыми ступенями было просто жутко. Проходя после той экскурсии мимо крошечных слепых окошек, Фурман каждый раз с недоверчивым испугом поглядывал на этот красочный торт.
На площади группу частенько привечали по-особому одетые жизнерадостно каркающие иностранцы, в том числе и японцы – все как на подбор маленького роста и какие-то грустные (знающие шепотом объясняли, что на них американцы сбросили атомную бомбу). Некоторые иностранцы пытались говорить по-русски и с ободряющими улыбками дарили молчаливым, скованным детям значки, карандаши и прочие мелочи, на которые воспитательницы смотрели с очень большим сомнением, разрешая оставить только значки. Дома родители подтверждали, что любой из этих «сюрпризов» может оказаться заразным, и предупреждали, что в следующий раз лучше ничего не брать. Впрочем, потом папа разбирал по значку, что это были «безопасные» туристы из ГДР. Но все равно, лучше в таких случаях отказаться – мало ли что…
И действительно, у многих иностранцев глаза были скрыты за темными очками, и как-то они слишком уж радовались при встрече – что они, детей, что ли, никогда в жизни не видели?
Тусклым осенним утром, когда младшая группа по дороге к Александровскому саду доплелась до Мавзолея, одна из воспитательниц быстро договорилась с кем-то в самом начале огромной очереди, и группа, сразу сбившись из растянутой на пары гусеницы в плотный комок, вдруг оказалась вобрана внутрь и тут же подхвачена текущим с густой неотвратимостью людским потоком. Короткое оживление на окружающих лицах взрослых сменилось смущением и торопливым приготовлением к чему-то очень важному, что вот-вот должно произойти. По мере замедленного приближения к открытым в темноту широким дверям с замершими по бокам часовыми общее волнение все возрастало, и Фурман, чтобы избавиться от охватившей его тревоги, стал внимательно рассматривать ближнего к нему незыблемого чистенького солдата с упертой в гранитный пол новенькой, матово блестящей винтовкой.
