Махали нам руками. И мохнатый
Щенок — веселый, шустрый их приятель —
На поезд лаял в радостном презренье,
А ветер голубые тени гнал
Над лугом, над девической фигуркой,
Такой изящной, стройной, как бывают
Одни лишь незнакомки, — над леском,
Уже пронизанным лучом заката…
Писать об этом долго на бумаге,
И в памяти остался долгий след,
А всё — мгновенье только продолжалось.
Один из мальчуганов дольше всех
Махал руками нам; его друзья,
Щенок мохнатый — все к делам вернулись,
И только он один еще смотрел
Вслед поезду, что круто выгибался
По колее, загадочно блестящей,
Но что́ он думал, неизвестно нам.
И я припомнил прежних ребятишек,
Мимо которых весь их рабский век —
От детских лет, иссеченных кнутами,
До старости печальной — пробегали
Составы желтоглазых поездов,
Им оставляя только клочья дыма
Да робкие мечтанья о чужой,
Счастливой жизни, шумной, многоцветной, —
И думал радостно, что, может быть,
Вот этот загорелый пастушонок
Сам поведет когда-нибудь в просторы
Веселые большие поезда,
И сам проложит ровные дороги
Сквозь наши оснежённые поля,
Сам будет ветром, молнией, огнем
Пересекать зеленое раздолье.
Был ранний час, и пассажиры спали,
И сонный умывался пароход
И фыркал, словно конь. Едва вставали
Лучи зари над серой гладью вод.
На палубу я вышел. С удивленьем
Скамья сырая встретила меня.
Вился дымок над лугом в отдаленье,
Дыханье трав над берегом гоня.
Какой-то дед, потягиваясь, вышел,
Сел на скамейку — тоже на мокрень —
И закурил. Махорка духом вишни
Мне в сердце детства колыхнула тень.
Заговорили мы (над берегами
В бубенчики звонили кулики),
Дед вынул узловатыми руками
Какие-то потертые листки.
А, понимаю! Там, по всем равнинам,
Где стелются посевы и сады,
Летает мотылек, на вид невинный,
Несет он людям пригоршни беды.
Приносит он на крыльях год за годом
Пустыни призрак, желтый, как скелет…
Чтоб истребить разбойничью породу,
Простое средство изобрел сосед.
Старик прошел сквозь дебри издевательств,
Он их запомнил, как проклятый сон.
Над ним смеялись: «Вот изобретатель!
Кулибин! Самоучка! Эдисон!»
Теперь всё по-иному — глянуть любо!
Земля чудес не видела таких!
И на лице, морщинистом и грубом,
Цвели глаза моложе молодых.
А день всё рос… И чайки подымали
Протяжный крик над бурою водой,
И пассажиры сонные вставали,
И рыбий плеск взлетал над глубиной,
И профиль комсомолки рисовался
На синеве распахнутых небес,
И мачтами высокими вздымался,
Как будто сон прекрасный, Днепрогэс.
