— У вас там что?.. — задыхаясь, выговорил Кудыка. — Чердаки у всех попродырявились?.. На своих бросаетесь…
У Шумка забегали глаза. Шмыгнул носом, утёрся косматой рукавицей, потоптался, беспомощно разводя руками.
— Да тут, вишь, какие дела-то… — смущённо выдавил он. — Указ-то, стало быть, всё-таки царь писал, а не Всеволок…
Кудыка аж обмяк, услышав.
— Да ну?.. А что же князюшка сказывал… Столпосвят-то…
— Ну вот ошибся, значит… — со вздохом отвечал Шумок. — Как только рати поразбежались, он, вишь, и повинную принёс царю-батюшке, и с братом своим со Всеволоком замирился… Грех, говорит, попутал, смутьяны всякие с толку сбили… Ну там, понятно, пир на радостях устроили… у боярина у нашего в тереме. И сейчас ещё, наверно, гуляют…
— А! Так, значит, простил царь князюшку? — обрадовался древорез.
— Да простил… — снова пряча глаза, нехотя отозвался Шумок. — А зачинщиков выдать велел…
— Это кого же? — холодея, спросил Кудыка.
— Кого-кого… Тебя! Кто первый на сволочан напал, когда они золу везли?.. Так-то вот…
Тихонько охнула Чернава. Кудыка стоял столбом — прямо хоть бери его на плечо да неси.
— Деда-то хоть не тронули?.. — выпершил он наконец.
— Да что дед? — взмахнув рукавицами, неистово вскричал Шумок. — Дед от тебя тут же и отрёкся!..
— Врёшь! — не поверил Кудыка.
— Да чтоб мне до утра красна солнышка не видать! Не внук он мне, говорит, больше… Смуту, говорит, затеял, обоз разбил да ещё и часы изладил! Эх! Не послушали меня тогда! Волхвов! Волхвов надо было сначала бить, а потом уже сволочан!..
Голос его вдруг уехал куда-то далеко-далеко, и накрыло Кудыку затмение. Вновь пришёл на память тугомордый отрок в шубейке под малиновым сукном — сунул грубо вытесанный оберег, сказал гнусаво: «А ежели кто обидит, дай только знать…» Тут же, видать, сообразил, что супротив рожна не попрёшь, запнулся — и сгинул вместе со всеми своими дутыми из золота побрякушками…
Потом возник старый Пихто Твердятич, выпучил глаза и, подняв палец, изрёк назидательно: «От гнева властей — первое дело тирлич да жабья костка…»
И наконец выпрыгнула придурковато-хитренькая мыслишка, что в общем-то дед поступил по-хозяйски. Не отрекись он от внука-смутьяна — пожалуй, и двор бы пограбили, и дом разнесли…
Кудыка очнулся. Шумка уже нигде видно не было. Верно, счёл за лучшее убраться подобру-поздорову, пока не вспомнили о нём. Чернава сидела на пеньке, опустив голову, плечи её под ветхим тряпьём вздрагивали. Кудыка сначала подумал: плачет. Оказалось, нет. Не плакала погорелица, а смеялась, правда невесело.
