– Ах, вот как! Этот таинственный «Ко», говорите вы, защищался… Так-с. «Ко»… Это может быть: Коленька, Костенька… Круг подозреваемых сужается. Просто прекрасно!
Наташа поняла, что совершила оплошность и чуть не заплакала от обиды. Она с надеждой посмотрела на маменьку, но та сидела, словно в «рот воды набрала».
Неожиданно раздался дикий крик и топот:
– Нашли, барин! Нашли!
В гостиную влетел Пантелемон, вытянув перед собой руку, в ней явно что-то было.
– Што там? – поинтересовался Дмитрий Федорович, шепелявя, так как отек распространился и на верхнюю губу.
– Покажите! – приказал следователь.
Пантелемон протянул ему свою огромную лапу и разжал. Перед взором Звягинцева предстала медная пуговица, явно от военного мундира. Он взял ее и внимательно рассмотрел.
– Ага, вот и первая улика!
Наташа замерла, словно боясь услышать имя своего рыцаря, правда так бесславно покинувшего поле боя.
– Что это? – спросила Мария Ивановна.
– Это пуговица от мундира, – пояснил Звягинцев. – И сдается мне от гусарского.
У Наташи все похолодело внутри, она почувствовала, что теряет сознание.
– Прекрасно… – прошамкал Дмитрий Федорович. – Думаю, сударь, што вам, как профессионалу своего дела, не составит труда найти сего супостата.
– Конечно. Гусарских полков под Калугой не так уж и много. Устроим дознание, и дело будет закрыто. И пойдет этот шустрый малый в арестантские роты.
От последних слов Наташа чуть не лишилась чувств.
* * *
Петр Петрович Звягинцев остался доволен первыми результатами расследования. По крайней мере, появилась ниточка, за которую он может потянуть, а там, глядишь и весь клубок-то и распутается.
Не успела Глаша увести почти лишившуюся чувств Наталью Дмитриевну, как в гостиную вошел сам граф Астафьев, занимавшийся тем, что еще с одним отрядом из пяти человек, на всякий случай прочесывал окрестности. Но, увы, результатов – никаких.
Когда граф увидел своего друга, он прямо-таки и осел на стул.
– Господи, Дмитрий Федорович! Ну как, вы себя чувствуете?
– Спасибо, отвратительно… Глаз болит, говорить больно, голова кружится…
– Вам бы полежать, дорогой мой… – посоветовал граф.
– Какой уж там – полежать! На том свете все полежим! – воскликнул Дмитрий Федорович и чуть не расплакался от боли, пронзившей лицо.
– Дмитрий, умоляю, – вмешалась Мария Ивановна. – Идемте в спальню, я уложу вас…
– Нет… Павел Юрьевич, я в ушасном моральном состоянии. Што ше теперь? – продолжал шепелявить отец семейства. – Вы откашитесь от моей дочери?
