Вначале ей было тяжело стоять неподвижно. Особенно трудно было держать руку. Так неестественна для неё самой, но естественна для образа статуи, поднятая вверх рука затекала и, казалось, наливалась чугунной тяжестью. Но одна из девочек, с которой она работала, дала простой совет, облегчивший ей не только работу, но и заставивший призадуматься: нужно думать не о руке, которая с каждой секундой и минутой прибавляла в весе под тяжестью внимания, но переключаться на иную часть тела или вообще подумать о чём-то другом. Тогда чудесным (или самым обыкновенным) образом тяжесть в поднятой руке перестаёт ощущаться!
Несмотря на то, что большинству людей было бы невозможно представить себя выставленным на обозрение сотни любопытствующих или равнодушных глаз посетителей ресторана, работа подходила Натали идеально и была уравновешивающим звеном в её безумно напряжённой жизни. Напряжённость, в основном, была следствием изнуряющих её душу и сердце отношений с одним молодым человеком. Про себя она звала его молодым человеком лишь потому, что он был моложе её. Про него же она говорила подругам то, что соответствовало её настроению на данный момент разговора. Любовь к нему, или, как Натали однажды призналась самой себе – болезненная привязанность – занимала все её существование, мешала нормально жить, чувствовать, радоваться жизни…
Он часто доводил её до истерики тем, что, в очередной раз, мог прийти, броситься в ноги и клясться в вечной любви, как в бреду повторяя, насколько любит её, хочет быть с ней и что никогда её не оставит, а через некоторое время удалялся, исчезал, пропадал, а когда вновь возвращался, то молчал, как будто ничего и не говорил до этого, как бы потеряв дар речи от предательства перед ней. Но через несколько дней, опять было искреннее вставание на колени, преданный взгляд и зароки «больше никогда…». Она же, терзаемая противоречивыми чувствами, опять прощала и – принимала его.
Он же не просил прощения, он не требовал понимания. Он сам, вероятно, не знал, что с ним происходит и как какая-то часть его позволяет случаться тому, что происходило на протяжении уже нескольких лет, без возможности выскочить из этого замкнутого круга: встречи, клятвы, отдаление, раскаяние, возвращение и неудержимый новый срыв. А Натали, в свою очередь, с каждым новым витком этого жуткого круга, испытывала вначале облегчение, потом панический страх потери, переходящий в истерику и, как результат, бессилие от невозможности остановить этот кошмар. Всё это переливалось в какой-то животный страх, переходящий в ужас, и Натали чувствовала себя, как та собака Павлова.
