И когда я подняла заплаканные глаза, свет, вдруг пробившийся из-за тучи, так ударил, что на мгновение, потеряв способность видеть и зажмурившись от страха, я упала. Но что-то внутри меня требовало, чтобы я открыла глаза; как будто чья-то рука властно, за подбородок приподняла мою голову и повернула в ту сторону, куда нужно было смотреть. И я увидела. Как будто до этого между мной и миром стояло стекло, по которому, как по настилу старой заброшенной танцевальной площадки были разбросаны опавшие листья. И когда ярким, нестерпимым золотом ударил солнечный свет и разбил это стекло, ворвался ветер, разметав листья, как мысли, в разные стороны хрустальными брызгами стёкол.
И я заплакала вновь, потому что поняла что это – ОН, тот, кого я так долго искала и ждала, из-за которого пережила весь этот ужас с умершей подругой-наркоманкой, державшей меня около себя и не отпускавшей, чтобы, не дай Б-г, не пропустила его.
Вот он подходит ко мне, думая, наверное, что напрасно связывается с психопаткой. Не поднимая головы, я протянула ему руку, как бы замерев под тяжестью мыслей, но в тот момент, когда его пальцы коснулись моих, произошло ещё одно чудо.
В какие-то доли секунды я увидела и пережила всю нашу совместную жизнь. Наши влюблённые весёлые лица, наши жаркие ночи, нашу свадьбу, даже муки рождения первенца. Такой крепкий малыш и волосы как у отца… его внезапная смерть… наше отчуждение и охлаждение после потери малыша…
И когда он меня поднял, вытянув как будто из какого-то кошмарного сна, в этот момент прошлое, настоящее и будущее соединились вместе законченной мыслью: «Спасибо за то, чего ты мне не дал!»
Натали работала в роскошном ресторане в должности… красивой и безмолвной статуи. В течение вечера она могла переменить положение затёкшего до изнеможения тела всего несколько раз, маневрируя в скудной палитре заранее выбранных положений. Тело её было окутано полупрозрачной золотисто-телесного цвета тканью, подчёркивающей грацию контуров её фигуры, переливающейся и искрящейся в свете ламп и светильников. Всё это придавало особую изысканность обстановке и легкий аромат ненавязчивой эротики.
Ни её имя, ни одежда, ни образ не принадлежали ей, её были только глаза янтарного цвета, заглянув в которые можно было если не утонуть, то почувствовать себя прогуливающимся по берегу моря вечной жизни.
Если бы Натали спросили (чего никто и никогда не догадался сделать), что она чувствует, будучи в образе неподвижной статуи, она бы сказала, что это похоже на пребывание в глыбе льда замороженного времени, где пропадают границы пространства и даже меняется восприятие.
