– Ого! Кто же она? Я не слышал в Багдаде о таких умных женщинах. Быть может, иноземка?
– Да.
– Жена какого-нибудь проезжего князя? Торговца из Индии? Наемного витязя? Строителя дворцов? Морского пирата?
– Она рабыня.
– Чья?
– Моя бывшая рабыня, а теперь жена. Я жду от нее ребенка.
– Та, которую купила госпожа Бэкдыль?
– Да.
– Та, которая упала на рынке головой вниз? Та, владелец которой был судим мною?
– Да.
Кади крикнул хозяину кофейни:
– Еще кружку вина!
И, не дожидаясь кружки, он хлебнул из тыквенной своей бутылки, а затем сказал, весело блестя глазами:
– Махмуд! Ты женился на ней благодаря моей сообразительности и тому, что я понимаю толк в женщинах, даже когда они лежат у меня в присутствии, словно грязная ветошь. И верь моей проницательности, Махмуд. Ты будешь с нею счастлив, и доживешь до глубокой старости, и будешь обладать богатством и почетом и, вдобавок, веселостью, которой владею я. Кружку тебе, Махмуд.
– Я не пью.
– За ее здоровье. Опусти губы в вино. Его губы сладки, как губы возлюбленной.
Махмуд прикоснулся губами к вину.
Кади Ахмет сказал:
– Я до сих пор не знаю, откуда она. Кажется, из Египта?
– Она из страны Русь.
– Вот как! Стало быть, она проезжала через Константинополь? Не училась ли она здесь?.
– Нет, она училась у себя, в стране Русь.
– Вот видишь! И заставила визиря выслушать тебя, и приготовила тебе речь. Значит, не только в одном Константинополе царит ум и наука? Есть где-то и еще? Есть наука и в Багдаде, Махмуд. Надо лишь ее увидеть. И ты увидишь. Жена поможет тебе. Так ты говоришь, она из страны Русь? А ведь в Константинополе есть торговцы со всей Европы. А значит, есть торговцы и из страны Русь? Найдем их! Узнаем о здоровье ее родных… о ее стране. Ого! Смеешься? Видишь, и в Константинополе можно найти радость! Я рад за тебя Махмуд, я очень рад за тебя. Любовь редка, береги ее. Выпьем? Пей, пей, теперь и аллах нам разрешает!..
XXXIII
Джелладин задумчиво чертил прутиком на песке ровные линии. Резкая светло-лиловая тень навеса оканчивалась как раз на его тонких желтых руках и, казалось, трепеща Закона, не осмеливалась двигаться дальше. Против него, прямо на горячем, словно плавящемся от солнца песке, сидел византийский чиновник в высоком войлочном черном колпаке, под которым лицо его казалось зеленым, похожим на неспелую дыню.
Византиец и Джелладин молчали, и видно было, что молчание доставляет им удовольствие, и византиец с таким умилением глядел на ровные линии, проводимые Джелладином, словно чувствовал сквозь них какую-то дивную мелодию, над которой можно рыдать.
