Какая нелепость! Вот торчу я возле открытого окна, истязаю себя бессмысленными гимнастическими упражнениями и при этом с ужасом думаю, что во время нашей прогулки по городу на пути может не оказаться ни одного приличного туалета. А это для меня сейчас — самое важное на свете. Но и это — суета сует, пустое хлопанье крыльями, как сказал бы Папашка. С тех пор как я бросила теннис, я порядком заржавела и, как минимум, должна регулярно делать зарядку.
Я часто ловлю себя на том, что мечтаю хотя бы пару минут оказаться в теле Додо, чтобы узнать, каково это — быть такой шустрой и оборотистой. И всегда первой. Как ловко она обогнала меня на выходе из ресторана. В общем-то, это выглядело вполне естественно, но вот взгляд, каким она меня одарила… Я все поняла. Точно так же она смотрела, когда прыгнула в длину на добрых восемьдесят сантиметров дальше меня и грациозно приземлилась, пока я отряхивала песок. Насколько помню, она нарочно всегда прыгала после меня — не желала упускать ни одной возможности для своего маленького триумфа. Или я ошибаюсь? Может, это случилось всего раз или два, но засело у меня в голове так прочно, что я воспринимаю это как fait accompli.[5] Во всяком случае, именно из-за Додо я так старалась преуспеть в самых разных занятиях — и в тех, которые давались мне хуже, чем ей, и в тех, которые у меня шли лучше. Она была для меня своего рода планкой. Кто знает, если бы не она, я, может, стала бы совсем другим человеком.
На улице, на дереве возле кирпичной стены дрожат на ветках последние жалкие листочки. Все-таки умирание природы удручает. Хотя я знаю, что зима — не более чем одна из природных фаз, очевидное затишье. Лотар рассказывал мне, что в отдельно взятой клетке живого человека протекает сорок тысяч химических реакций в секунду. Об этом лучше не думать, потому что каждая из них — шаг к смерти, это тоже говорил Лотар. Долго я еще буду его вспоминать, опять он мне сегодня снился… Когда же это кончится?
Столкнись я с ним на улице, вполне возможно, не узнала бы. Он, как и Додо, и Клер, никогда не ходил на встречи выпускников, и только через знакомых до меня доходили вести о том, куда он уехал, где учится. Я никогда не предпринимала попыток с ним связаться. Зачем? Он меня не интересует, считала я, да и никогда не интересовал.
Когда Шраде, наш зубной врач, пригласил нас к себе на пятидесятилетие, я не хотела идти. Опять целый вечер скуки, думала я. Но Ахим меня заставил, он всегда следил за тем, чтобы поддерживать светские знакомства, а Шраде заседал в городском совете. Я позволила себя уговорить, однако взяла с Ахима обещание, что мы вырвемся оттуда в одиннадцать, не позже.
