«Молодец, чёткая работа» — похвалил Голос.
Перед Первеем возникла радостно оскаленная харя рыжего деревенского дуболома, с конопушками на курносом носу. Рыжий парень замахнулся во всю ширь славянской души, явно собираясь заехать незнакомцу в ухо, но не успел — рыцарь коротко сунул ему в нос своей пивной кружкой и тут же, схватив со стола большое оловянное блюдо, скорее целый поднос, с остатками чьей-то трапезы, огрел малого по голове. Малый слегка осовел, и пришлось повторить процедуру ещё раз. Оттолкнув вконец обалделую рыжую харю растопыренной пятернёй, Первей бросил на стол блюдо, потерявшее всякую форму и напоминавшее теперь местную соломенную шляпу-брыль.
«Не отвлекайся. Сейчас раздели их на пары» — вновь прошелестел в голове Голос.
Рыцарь снова напрягся. Сейчас, сейчас…
Бой разбился на множество поединков. Купчик с волосатыми кулаками пробился-таки к своему главному врагу — хозяину корчмы — и теперь сладострастно месил его кулаками, утробно хекая. Впрочем, число воюющих заметно поубавилось — помимо рыжего парня, на полу валялось уже немало славных бойцов.
«Всё, хватит. Заканчивай»
Накал битвы стихал на глазах. Корчмарь наконец извернулся, сцапав из-под стойки баклагу тёмного стекла, и от души огрел ею купчика по голове. Звон разбитого стекла — баклага оказалась пустой — подействовал на сражающихся подобно звуку боевого рога, сыгравшего сигнал «отбой».
Мужики и парни, кашляя и хлюпая разбитыми носами, с постаныванием приводили себя в порядок, помогали подняться лежавшим на полу. Купец и корчмарь охорашивали друг друга — купец пытался приладить на место полуоторванный рукав корчмаря, а тот стряхивал мелкие осколки стекла со своего недавнего противника. Нет, до чего крепкая голова у этого купца…
«Ну как?»
«Посредственно. Ладно, в конце концов, стража в подвалах Святой инквизиции, по сути, ничем не отличается от этих мужиков, так что сойдёт. Теперь тебе надо отработать следующий приём — «клей». Я думаю, тебе следует покинуть эту корчму, пока народ не начал размышлять…»
* * *
Небо сияло такой чистой, радостной голубизной, а лес вокруг таким ярким золотым и багряным светом, что хмуриться, глядя на эту красоту, мог только человек донельзя мрачный, вообще ничему в жизни уже неспособный радоваться. Первей усмехнулся — такого человека он знал, и прошлая осень, не менее красивая, чем теперь, никак не трогала душу Исполнителя. Но теперь… Теперь всё изменилось.
Он уселся под дубом, привычно расслабился, подставляя обнажённую кожу нежарким лучам осеннего солнца. Да, зимой с восстановлением маны будет труднее. На севере необъятной Ржечи Посполитой уже, наверное, вовсю льют холодные дожди…
