Чай пили дома, потому что на небе собирались тучи. Откуда-то пришел и Юрий Борисович. Быстро сбросил на вешалку возле веранды пальто и спросил, проходя в комнаты:
– Дайте чего-нибудь закусить поскорее. Мне скоро бежать.
Все уселись за стол. Старухи болтали. Агорский с жадностью поедал жаркое. Эмма разливала чай.
Тучи сгустились. Послышался далекий отзвук грома.
– Мама, – громко сказала Эмма вставая. – Сен-час пойдет дождь – пожалуй, белье замочит в палисаднике.
– Ах ты боже мой! Правда, беги скорее, поснимай, Эммочка, и тащи сюда.
Эмма торопливо вышла. Вот и вешалка, вот и одежда; она торопливо ощупала карманы, и волна теплой крови хлынула к ее вискам. Бумаги здесь!
Она быстро сорвала свое пальто, Агорского, прихватила чепчик Агафьи Петровны, шмыгнула к плетню и позвала негромко:
– Николай! Коля!
– Здесь.
– На, держи! Уноси все скорее, бумаги в кармане.
Перебросив Николаю всю груду одежды, она распахнула калитку и, схватив с веревок белье, бросилась к комнатам. В ту же минуту капли крупного дождя забарабанили по крыше.
Все это продолжалось не дольше четырех минут.
Через полчаса гроза прошла, было уже совсем темно.
– Ну, я пойду, – проговорил Агорский вставая. Через минуту раздался его немного встревоженный голос:
– Марья Сергеевна, вы не брали моего пальто?
– Нет!
– Что за черт!
– Ах, боже мой! Что случилось? Где же Эммочкино пальто?
– А чепчик мой? Мой кружевной чепчик?
– Обокрали… вот калитка распахнута! Агорский быстро выбежал на пустую улицу… Кругом темно и тихо.
Воры скрылись.
Запыхавшись от быстрого бега и довольно увесистой, а главное, неудобной поклажи, порядком измокший Николай наконец остановился передохнуть посреди одной из глухих уличек. Тьма стояла непроглядная. Где-то пробило одиннадцать.
При свете спички он рассмотрел свой груз. Вот и бумаги. Э, да она свое собственное пальто экспроприировала! А это что, старушечий чепчик? Тьфу! Нагрузившись снова, он пошел дальше.
Вот курсы. Но отчего так темно? Электричество попортилось?
Он постучал в крепкую дубовую дверь. Сначала отворилось небольшое окошечко и выглянула голова, потом зазвенела цепь, дверь приоткрылась.
Он пошел по лестнице. В обширном помещении было тихо, темно и не видно ни души. Ничего не понимая, он спустился вниз и спросил у часового:
– Где же курсанты?
– А где же ты был? – ответил удивленно тот. – Уже два часа как курсы уехали на фронт. Да они еще, должно, на вокзале.
Николай кинул свою поклажу. Как сумасшедший, сжимая сверток, помчался по темным улицам.
