Виктор никогда не видел таким Цыганка, он смотрел на него с удивлением и некоторым страхом: весельчак, баешник, и вдруг такая строгость...
— Гля, какой ты товарищ ефрейтор. — растерянно произнес Виктор. — У меня есть свои командиры, им я и подчиняюсь... Очень хочется баяниста послушать.
— Самый настоящий компот!. — взорвался Костя. — Хочется! Я два с половиной года мучаюсь по Тоне. Два с половиной года она шлет поцелуи и горячие объятия. Терплю же! A-а, не об этом я, Витяга! — махнул рукой. — Опять я вроде не в ту мишень пальнул. Сбил ты прицел. — Костя почесал за ухом, сел у окошка. — Сам-то понимаешь, тянешь ты на увольнительную или нет? Молчишь, значит, не тянешь!
— Я только посмотрю и тотчас обратно...
— Мне хоть всю ночь сиди. Вижу, присох к музыке — не оторвешь...
— Мечта у меня, Костя, — повеселел Виктор. — Отслужу и устроюсь в ансамбль русских песен. — Он растянул мехи баяна. — Слышишь раздолье степей... Вот шумят, голосят... А это кузнечик. Шмель садится на цветок. Цветок розовенький. Слышишь? У каждого цвета — своя мелодия.
Цыганок заметил, как по лицу Аннеты пробежала тень. Художница взяла Малко под руку и отвела в сторону, что-то сказала ему. Старший лейтенант засмеялся:
— Тронутый! — захохотал Костя. — По-твоему, цвета издают звуки...
— Л как же! Я их слышу. Только бы разработать пальцы. У меня мама страшно любит цветы!
— А папа?
— У него свои цветы и звуки. Он весь в службе. Армия — это его музыка. Мне кажется, он может нюхом определить, кто и как относится к своим обязанностям... Когда-нибудь напишу о нем музыку: сухая строгость и где-то глубоко, в душе человеческая нежность... Таким представляю его...
Цыганок слушал Виктора с предубежденностью: может быть, у генерала и есть человеческая нежность — почему бы и не быть! Но он, Цыганок, знает лишь вот эту «сухую строгость», о которой слышал не раз, да и на себе испытывал раньше. Нежность, конечно, должна быть у каждого человека, но в данном случае генерал не проявит ее, ибо, по мнению Цыганка, Виктор получил увольнительную в город не так, как другие солдаты, кто-то проявил к нему снисхождение. В другой раз Цыганок не стал бы об этом говорить: получил, и хорошо, пусть солдат погуляет. Раньше он и сам умудрялся попадать в список увольняемых в город в то время, как по всем статьям нужно было посидеть за учебником, а то и чистить картофель на кухне. Но Виктору сегодня следовало бы, по крайней мере, остаться в городке, побыть в солдатском кафе. «Ведь схватил ты, Витяга, тройку... Могут подумать: балуют генеральского сынка».
