В ущелье он распрощался с Ермюнном, своим братом. Тоже на всю жизнь.
Буланый конек, которого Ермюнн привел из Телемарка, медленно пробирался по плохой дороге.
Сидя в седле, Ховард так глубоко задумался, что едва видел, куда ступает конь.
Он думал о брате Ермюнне, с которым распрощался час назад. Странное чувство — распрощаться со своим единственным братом и знать, что больше не увидишь его в этой жизни.
Он думал об отце и матери, которые ждали дома и которых ему тоже никогда больше не увидеть. Он думал о Туне, которая бросилась из-за него в водопад.
Да, думал он, позади него пепел, и нет пути назад — как у того человека из Моргедала, который стоял на краю обрыва и смотрел на свой горящий двор, где в огне гибли жена и дети, скот и все добро. Ему остается лишь повернуться спиной, как это сделал человек из Моргедала, и найти себе новое место, новое селение. И, как тот, сказать — если достанет сил, — что старого места, старого селения, нет и никогда не было.
Новое место, новое селение он нашел. Нашел жену, двор.
Он думал о том, как все получилось, перебирал звено за звеном цепь событий, пытаясь найти ответ: он ли хотел этого или другие или все просто получилось само собой. Он и раньше думал об этом, много раз, слишком много, но все впустую, словно лбом пытался прошибить скалу. И сейчас он тоже не смог ничего решить. Конечно, тогда-то и тогда-то он мог бы поступить иначе, будь он не Ховардом, а кем-то другим. Так же и остальные, прежде всего Рённев и Туне.
Стало быть, привело его сюда то, что называют судьбой.
Люди немало говорят о судьбе. Многие считают, что у нее есть свой смысл. Сам Ховард никогда не находил особого смысла в том, что с ним случалось, да и в том, что случалось с другими.
Нет, если хочешь, чтобы у судьбы был смысл, чтобы имело смысл все, что с тобой происходит, то надо самому управлять ею, сопротивляться ей, поворачивать ее туда, куда ей не хочется…
Он явственно видел, как Ермюнн — через неделю или около того — возвращается домой. Видел и слышал его. Ховард даже рассмеялся. Вообще он, может быть, и не так уж много знает, но о Ермюнне он знает почти что все.
Мать будет стоять в дверях. Отец — сидеть на скамье в доме, он не встанет, чтобы встретить того, кто ездил по такому делу.
А вот мать встретит. Не сможет не встретить. Но и она не сразу станет расспрашивать. Пусть Ермюнн сначала задаст корм коню, войдет в дом, перёоденется и поест. А затем, быть может, перемешивая угли в очаге и не поворачиваясь к Ермюнну, она спросит:
