— Ну, как там у Ховарда?
Ведь он ее сын, любимый сын, особенно любимый теперь, когда он опозорен в родном селении.
Ермюнн ответит сухо и равнодушно между двумя затяжками из своей трубки:
— Ну, у Ховарда все в порядке. У него теперь большой, хороший двор и жена что надо.
Еще несколько затяжек. Затем он скажет — недовольно, словно его кровно обидели:
— Да, Ховард всегда сухим из воды выйдет.
Еще несколько затяжек. И потом:
— Двор там в три раза больше нашего Виланна. И семь тысяч молов леса.
Тут и старик слегка повернет голову. А мать — та уже давно распрямила спину. Тихо, слегка испуганно она скажет:
— Будем, значит, надеяться, что все к лучшему.
На эти слова они и отвечать не станут. Их жжет стыд — а Ермюнна, брата, и другие чувства. Мать примется осторожно расспрашивать его о Рённев…
Ховард выпрямился в седле.
Рённев…
К лучшему ли все, что произошло, или нет — он не знает. Нравится ли ему новый двор или нет, как ему будет житься в новом селении — он тоже не знает. Но он знает, что теперь, когда он узнал Рённев, он не желает себе никакой другой судьбы, даже если в конце пути его будет ждать дьявол с раскаленными щипцами.
Узнал Рённев?
К добру ли? Кто его знает. Ведь люди сами не всегда хотят себе добра. Они поступают так, потому что не могут иначе. И с того самого дня, когда он встретил Рённев, он тоже не мог иначе.
Потому что она захотела, вдруг подумал он. Ему стало не по себе, и он быстро отбросил эту мысль.
Родных мне никогда больше не видать, подумал он. Телемарка мне никогда больше не видать. Хочу я того или нет — я здесь, и здесь мне оставаться.
Он сидел задумавшись и не видел, куда ступает конь.
Буланый сам выбирал путь, двигаясь легко и осторожно. Он бежал мелкими шагами, уверенно и легко, словно девушка. Он обходил болотца, перескакивал через огромные корни, зорко искал дорогу своими умными глазами, без устали кивал головой, словно беседуя с самим собою.
Конь и всадник поравнялись со старой, ветхой хижиной у дороги в лесной чащобе. Перед дверью стояла нищенка с ребенком на руке. Она без слов протянула руку. Ховард очнулся и посмотрел на нищенку.
Он увидел землистое от голода лицо, немытое, изможденное, смертельно усталое, безнадежное. За плечами у женщины были недели, месяцы, годы тяжкого труда и бедности. Он посмотрел ей в глаза и встретил взгляд, черный как ночь, пустой, как глубокий, высохший колодец, и все же во взгляде этом было выражение, которое ему что-то напомнило… которое похоже было… Она стояла не шевелясь, вся в лохмотьях, с неподвижно протянутой рукой, ни на что не надеясь, но и не в силах опустить руку.
