Вахтенные рассказывали обо всем начальству, но неизменно натыкались на непробиваемую стену неверия и насмешек. А таящееся в коридоре неведомое вело свою игру, и стихало, стоило кому-нибудь из руководства остаться в караулке на ночь. Единственное, чего удалось добиться измученным дежурным — право не выключать на ночь свет и дешевый китайский магнитофон, чтобы заглушить доносящиеся из-за двери звуки. Прошлой ночью нечто решило постучать, и, слава Богу, ему никто не открыл.
* * *
Три часа ночи. Пора. В раскрытом журнале, лежащем на столе, так и значится: «03.00. Проверка помещений гауптвахты». На всякий случай, чтобы знали, случись что. Руки слегка дрожат, и хочется пить, но это ничего, переживем. Кивок напарнику, какой же у него затравленный взгляд. В полнейшей тишине Иван медленно открыл злосчастную дверь и первым шагнул вперед, ощупывая лучом фонаря крашеные зеленой краской стены.
Тихо и пусто, только слышен шум дождя. Барабанная дробь в жестяной отлив. Все как всегда, вот только отчего так противно на душе? Два человека медленно шли по коридору, останавливаясь, чтобы осветить внутренности камер, пустующих вот уже два десятилетия. Пройти по прямой — двадцать восемь метров, потом т-образная развилка, в торцевой стене которой — узкое, забранное решеткой, окно, за которым беснуется мокрый ветер и болтается ярко-желтый фонарь. Если на перекрестке повернуть и пройти еще десять-пятнадцать шагов, то снова будет поворот, а за ним опять — двадцативосьмиметровый коридор и двери камер. В конце — тупик.
Обычно на весь обход уходило минут десять, но это не когда замираешь от малейшего шороха или скрипа. Два напарника дошли до развилки, переглянулись и двинулись в разные стороны. Странный способ успокоить себя: здесь нет опасности и можно бесстрашно передвигаться поодиночке. Иван крался, ощупывая лучом стены и пол, тщательно прислушивался, периодически замирая. Вроде бы все спокойно, но не отпускает непонятная тревога, давит на подкорку. Новый поворот, унылая, зажатая зелеными стенами, горизонтальная шахта теряется в темноте.
Иван дошел до тупика, осветил последнюю камеру, вздохнул облегченно и двинулся в обратный путь. Фонарь моргнул и погас. Окружающие шорохи усилились, вдалеке раздался глухой хриплый кашель, по спине побежали мурашки. Нахлынуло чувство, что рядом есть некто, стоит, смотрит внимательно. Ваня лихорадочно защелкал выключателем, отвинтил на ощупь крышку и вытряхнул на ладонь батарейки. Главное не паниковать, довоенная техника вообще часто подводит, еще бы: столько лет прошло. Наконец яркий луч прорезал обступивший мрак. В дверях одной из камер стоял бледный мужчина и разевал в беззвучном крике рот. Что-знакомое было в его лице. Темные круги под глазами, обтянутые кожей ребра, сморщенные провалы на месте глаз. Из распахнутого рта торчит толстый древесный обломок, блестящий мокрой шелушащейся корой. Лампа в фонаре опять мигнула. Когда освещение вернулось, коридор вновь был пуст.
