Из репродуктора разносится «скорый, фирменный… на Алма-Ату», и старухи (есть среди них, впрочем, и женщины без возраста, но явно помоложе) мгновенно теряют интерес к богам из купейного. Словно бы в один миг с них спадает проклятье, они становятся спокойнее и тише, в движениях появляются сонность и плавность, кажется, оцепенение им уже не стряхнуть никогда.
Мы трогаемся, все расходятся по купе, затем выбираются в коридор за кипятком или чтобы подзарядить мобильник.
(Расстояние 1040 км, общее время в пути 20 ч 37 мин.)
Побрызгался одеколоном «Дюна».
Снова приходит проводница. Приносит еще две тряпки. Протягивает картридж и спрашивает, как называется эта штука «официально».
— Не криминал?
(То есть можно ли ее провозить через границу, не опасаясь гнева таможенников.)
Чувствуя неловкость, пытается болтать. Называет меня по имени (в паспорте подглядела, они списки составляют) и на «ты». Жалуется на таможню, стало-де совершенно невозможно ездить, передачи уже не возьмешь, если много чего везешь, отбирают. Сочувствую, чем могу, вот тряпки взял — уже помощь.
Замечаю у нее в купе на столике свои прочитанные газеты. (Вчера отнес их к мусорному баку, но не выбросил, сложил аккуратной стопкой, она забрала.) Уложил тряпки в сумку, отдал оставшиеся газеты. Поблагодарила молчаливым кивком. С готовностью и достоинством.
Стемнело мгновенно. За окном вновь черный квадрат. По вагону разносится запах жареных беляшей, сейчас начнут обносить. В соседнем купе едет комиссия в железнодорожных костюмах с погонами, пьют водку. Женщины громко смеются. Вдали (и где она, эта даль?!), у предполагаемой линии предполагаемого горизонта появляются два маленьких сиротливых огня. Словно это две звезды, две светлых повести упали с небес, и теперь их медленно относит течением в сторону.
(Расстояние 1081 км, общее время в пути 21 ч 55 мин.)
Однажды я уже был в Алма-Ате. Двадцать, что ли, лет назад. Проснулись мы с Макаровой (подруга у меня была, к которой я из отеческого дома в общагу переселился на какое-то время) утром и решили поехать. Дешевые билеты. Дешевая свобода. Второй курс университета. Кстати, мы тогда с ней тоже «Бесов» читали (совпадение). И «Бесы» не воспринимались политическим памфлетом, а скорее драмой абсурда со странными кривляющимися марионетками вместо персонажей. Достоевский нас очень смешил, казался очень уж смешным писателем. Замечательное чувство юмора, передаваемое через вертлявый, постоянно подмигивающий стиль. Особенно Макарову смешил диалог Петра Степановича Верховенского с Варварой Петровной из главы про «административный восторг».
