«Скорее бы дойти да выспаться», — подумал Павел.
Человеку надо выспаться! Вчера уже поздно вечером поезд примчал Павла на маленькую станцию Моготан. В соседнем районе его постигла неудача: рекомендованная изба-читальня, как одна из лучших, оказалась отстающей… Тогда Павел, вспоминая недобрым словом областной отдел культпросветработы, решил завернуть в соседний район, разыскать здесь ту самую Ружену, о которой читал в Светенской районной газете.
…И вот он приехал. Вышел из вагона, осмотрелся кругом. Только на столбе тускло светит фонарь, похожий на большую граненую рюмку. Да еще в маленьком здании станции огонек горит.
В окне маячила фигура железнодорожника в форменной фуражке с красным верхом. Это был дежурный по станции. У него на скрипучем диване и провел Павел ночь. Несколько раз принимался спать. Под шум дождя так сладко дремалось, но кто-то с соседней станции будто нарочно мешал ему. Стоило только Павлу закрыть глаза, как тот, невидимый, вредный человек, начинал трезвонить дежурному. Дежурный быстро хватал трубку и каждый раз кричал одно и то же: «Я Моготан»… Вначале кричал громко, внятно, потом тише, тише, совсем замолкал.
И тогда в маленькой, заставленной аппаратами комнате, наступала приятная тишина. Тогда Павел забывал, что он — на железнодорожной станции, лежит на деревянной скамейке, а не в мягкой постели.
Но тут снова трезвонили проклятые никелированные тарелки. И Грибанов снова открывал глаза: тот же вокзальный диван с твердыми брусочками, та же лампа с закоптелым стеклом и тот же дежурный, кричащий в трубку… А так хотелось спать!
И вот Павел уже в пятидесяти километрах от железной дороги. Больше часа он ехал на попутной машине. Теперь бы уж на месте был, но машина шла не в Озерки, а в соседний колхоз. Шофер высадил его, показал: «Вон за ту сопку перевалите, там опять степь, речушка. Километров семь-восемь. А мне сюда!» — и, газанув, умчался влево, в распадок.
Павел шагал по степи, время от времени поправляя на плече ремешок полевой сумки, придерживая ее, вздувшуюся от блокнотов, полотенца и бутербродов. До вершины сопки все еще было далеко, и он подумал, что эти «семь-восемь» километров, наверное, измерялись местными жителями, которые в шутку говорят: «хороший конь — восемь километров, плохой — двенадцать».
Шел, борясь со сном, подбадривая себя, что познает еще один уголок области, что будь он не журналист, а токарь или, скажем, учитель, ему не удалось бы так много путешествовать.
