Вот она, редакционная трудовая суета! Павел почувствовал, как сильно забилось его сердце.
Он шагал, читая таблички, прибитые к дверям: «Сельскохозяйственный отдел», «Отдел писем трудящихся», «Отдел промышленности и транспорта». Решил зайти в «Отдел информации» и «культуры и быта». Открыл дверь — большая комната, в ней много столов, но все они свободны. Только у крайнего, справа, двое мужчин. Один сидел нормально, как положено, на стуле, а другой — на краю стола. Первый был довольно молодой, но уже лысоватый, в сером коверкотовом костюме. Другой — смуглый, на голове — копна черных кудрей, похожих на клубок тонкой спутанной проволоки.
Мужчины над чем-то смеялись, но когда Грибанов переступил порог комнаты, сразу смолкли. Сидевший на столе вскочил и виновато заулыбался:
— К нам?
— Мне к редактору.
— Это прямо, туда, — махнул рукой лысоватый.
…В кабинете, за большим столом, Грибанов увидел редактора, белобрысого, с нездоровой полнотой мужчину, лет тридцати восьми. Голова острижена под машинку. Лицо обрюзгшее, веки воспаленные. Трудно было понять: то ли он не спал пять ночей, то ли сутки не просыпался.
— Грибанов, — представился Павел.
— А-а… Грибанов! — Редактор оторвался от рукописи, протянул руку и, улыбаясь, сказал: — Ряшков. Звонили мне, сообщали. Садитесь. Я — минуточку.
Закончив читать, он торопливо собрал листы, сложил их и внушительно проговорил:
— Видите, как тут у нас, вздохнуть некогда. Газета, она, брат…
Затем он закурил «Казбек», откинулся на спинку кресла и добавил:
— Значит, к нам. Ну и куда бы вам хотелось, в какой отдел? Или, как говорят, все зависит от места, условий и времени.
— Я… не знаю. В Москве рекомендовали зав. отделом.
— Москва — Москвой, а на месте виднее.
Замолчал, задумался. Глубоко затянувшись, он широко открывал рот и сразу выдыхал весь дым, будто выталкивал его из себя. Брови нахмурились, а глаза…
Что же они сейчас выражали, эти глаза? То ли большую озабоченность, то ли запрятанное недовольство? Павел недоумевал.
Зазвонил телефон. Ряшков взял трубку.
— Да, я. Что, что? Ну подождет, подумаешь. Дела у меня, понятно? — он сердито крикнул в трубку и бросил ее на рычаг.
— Вот эти жены… — посмотрел на Павла, улыбнулся. — Так, значит, начнем работать. Это хорошо. Свежие силы, помощь Москвы! Хорошо. Мы немножко… Да я сам, можно сказать, запарился. Я ведь не газетчик. — Он встал, прошелся по кабинету, резкими движениями плеч и рук поправил на себе пиджак, галстук. — Я человек науки. Но вот пришлось… Выдвинули. Работаю. Кручусь. А дело не простое, сами знаете. Как говорят, газету делать — не бочки катать. Замучила суетня да беготня.
