— Значит, и до поцелуев дошло?
Лоррен заглянула в его бездонные синие глаза и почувствовала, как быстро забилось ее сердце.
— Я… я… я…
Маркус излечил ее от заикания, вернув леденец на место.
— Пойду-ка я посмотрю, как там Глория.
Сердце Лоррен ухнуло вниз. Только что он с нею заигрывал — она могла в том поклясться — и вдруг моментально испарился! Этого Лоррен не могла понять: она же спрыснула себя духами от Фрагонара, которые привез ей из Парижа отец, а надето на ней было короткое дневное платье от Пату. Все самое лучшее. Или не самое?
Может быть, она выбрала неудачное место. Парикмахерская — не то место, где пробуждается чувственность. И уж точно не здесь надо открывать душу. Когда она признается Маркусу в любви, все должно быть на своем месте: лунный свет, красивая музыка, подчеркивающий ее женственность наряд.
Лоррен встала и пошла вслед за Маркусом.
— Я хочу сама убедиться, что наша принцесса еще жива, — сказала она.
Когда подошла Лоррен, Франсуа накладывал завершающие штрихи на прическу Глории. Он развернул ее кресло так, чтобы друзья могли обозреть Глорию со всех сторон.
— Voilà! C’est magnifique, non[27]?
Челка свешивалась со лба Глории, подобно засохшему осеннему листику, занавешивала один глаз цвета морской волны и заканчивалась чуть ниже уха. Глория посмотрела на друзей широко открытыми испуганными глазами.
— Ой, мама! Неужели я стала похожей на мальчишку?
— Скорее уж на кинозвезду! — Маркус даже присвистнул от восхищения.
Лоррен мельком взглянула на собственное отражение в зеркале и чуть не расплакалась. Ну почему так выходит, что она вдруг стала выглядеть, как затрапезная Жанна д’Арк, а Глория похожа на восходящую кинозвезду с глазами лани?
Она прогнала это чувство зависти. Ведь не виновата же Глория в том, что волосы у нее потрясающие, верно? Лоррен поцеловала подругу в щечку.
— Ты смотришься просто невероятно классно, милая моя!
— Вот только врать не надо, — сказала Глория, поднимаясь из кресла.
— Если б они и лгали, уже все равно ничего не поделать. — И Франсуа щеточкой стряхнул волосы, попавшие ей на плечи.
— C’est vrai[28], — не могла не согласиться Глория. — Теперь, Франсуа, нам не хватает только одного — по стаканчику самодельного джина, чтобы обмыть ваш шедевр.
— С каких это пор ты пьешь джин? — расхохоталась Лоррен. — Нет, погоди: «с каких это пор ты пьешь, точка».
— Ну, я хотела сказать… умозрительно.
Лоррен подметила, что при этом Глория исподтишка бросила многозначительный взгляд на Маркуса. Так она обычно смотрела на тех, кому поверяла свои тайны, как бы говоря этим взглядом: «Кроме тебя, об этом никто не должен знать». А Лоррен больше всего злилась, когда ее не посвящали в какую-нибудь тайну. Скажем так: она больше всего злилась, если ее не посвящали в тайну, касающуюся
