И вот на кухне началась кутерьма из людей, пирогов с разными начинками и бренди, заглушившая страшное молчание дома. Время от времени папа плюхался на диван, а Му запрыгивал ему на колени. Мама то появлялась, то куда-то исчезала, бродя по дому словно призрак. Всем руководила мама Гарри: она говорила с людьми, отвечала на звонки, сама звонила священнику. Она дала мне поручение подбирать вазы для всех букетов, которые приносили в наш дом, и писать открытки с выражением благодарности за проявленную доброту. Иногда я пыталась испытывать только прекрасное чувство благодарности, а не то, другое, страшное чувство.
Я приняла снотворное. Поздно вечером папа сидел на краю моей кровати до тех пор, пока я не заснула. Я не хотела находиться в собственном сознании. Оно напоминало незнакомую, наводящую ужас пустотой комнату. Я перестала его узнавать. Я радовалась тому, что люди заполнили дом: так мы меньше замечали, чего в нем недостает. По крайней мере, пока люди не разошлись. Комнату Эдди, отдельно стоящее бунгало, мы не трогали. Никто не выносил его вещей и не наводил там порядок.
Мама сделалась очень бледной и тихой, и она совсем ничего не ела. Почти все время в ее глазах стояли слезы, и она постоянно смахивала их ладонью. Один раз она положила руку мне на плечо и потом слегка похлопала меня по нему. Я увидела, что она смотрит в пространство.
Бунгало Эдди превратилось во что-то вроде музея. Мы все там побывали, по очереди. Мы заходили туда, один за другим, иногда сталкиваясь друг с другом, отводя взгляд в сторону, словно нас поймали с поличным. Поймали, когда мы просто рассматривали вещи Эдди, его осиротевшие вещи. Нам было нужно через это пройти, постоять там и медленно позволить опустелой кровати, призрачно-ледяной тишине комнаты убедить нас в том, что его не стало. Да, его не стало. Да, его там нет. Да, что-то закончилось навсегда.
Его вельветовый пиджак висел на спинке его стула; поверх него была брошена красная рубаха. Его кровать была незастелена. Эта старая красная рубаха на спинке стула была вещью, которую я никогда раньше не разглядывала, но которую часто видела на Эдди. Это была обычная рубаха, но я все держала и держала ее в руках, прижимала ее к лицу вдыхала ее запах. Она уже не была простой рубахой, она была небрежным прощальным жестом. А потом она стала отсутствием. Эдди ее покинул.
Я застала там маму. Она сидела на кровати Эдди, держа в руках листок бумаги. Ее темные волосы были заплетены в косу, спускавшуюся вдоль спины. Она выглядела как ребенок, которому снился кошмар и которого поэтому разбудили.
