— Я уже раскаялась… — жалобно проскулила Катя.
— …после отречения, — заученно продолжал «брат», — тебя разденут и высекут.
— За что?.. — Катя дернулась, но суровая женщина удержала ее, — я больше не буду… я не знала, правда…
— Незнание, либо позднее раскаяние, способно сохранить ведьме жизнь, но не может освободить от наказания, — пояснил «брат», — поэтому наш вердикт таков — сорок ударов розгами по ягодицам; а если мы сочтем раскаяние недостаточно искренним, ты получишь еще сорок ударов, и так, пока не раскаешься полностью и окончательно. Вердикт понятен, ведьма?
Захлебываясь слезами, Катя повисла на руках суровой женщины, и тут Юля почувствовала удивительную благодать справедливо совершаемого возмездия…
Дальше начался уже не совсем сон, так как включившееся в творческий процесс сознание быстро воссоздало заполненную народом площадь и столб на высоком помосте. К нему была привязана истошно визжавшая Катя; подол странной желтой одежды был завернут ей на голову, скрыв лицо, а рядом стоял палач с розгами, которые методично рассекали воздух, раз за разом врезаясь в уже окровавленный Катин зад.
…Круто! — Юля чуть не задохнулась от замечательного зрелища, — в сто раз лучше, чем поливать кислотой!.. — она блаженно улыбнулась, — вот это мысль! Позову ее в гости — она ж не знает, что я все знаю, и припрется познакомиться с дурой-женой. Драться я с ней не буду, а подпою, свяжу… хотя нет — надо, чтоб она трезвая все прочувствовала… О, придумала! Скажу Пашке — если он хочет сохранить семью, пусть сам приведет ее, сам снимет трусы, сам держит, а я при нем буду ее пороть!.. Может, не до крови, но чтоб всю жизнь помнила!.. Юля представила голую Катю, лежащую в их гостиной поперек дивана, и себя, хлещущую ее по попе, уже и так покрытой малиновыми рубцами, сложенным вдвое ремнем из Пашкиных джинсов; добавила к изображению звук, в виде истошного визга, периодически сменяющегося жалобным скулежом… но недавнего восторга не испытала. Окончательно проснувшееся сознание не смогло оживить картинку, поэтому выглядела та весьма глупо. Юле страстно захотелось вернуться в ночное творение своей сорвавшейся с катушек фантазии — она отчаянно швырнула свое сознание вдогонку исчезавшему сну, но вместо площади, оказалась в комнате, рядом с «братом».
— Перейдем к следующей денунциации? — спросил тот.
Никуда переходить Юля не хотела и открыла глаза. За окном брезжил самый обычный рассвет; все вещи стояли на своих местах; часы тикали, предвещая скорую встречу с мужем, и лишь память каким-то образом сохранила последнее слово «брата»; слово странное, доселе никогда не слышанное.
