— Никуда я не уйду, пока не увижу Долли.
— Встреча с вами не пойдет ей на пользу, — он открыл дверь. — Спокойной ночи, мисс Дженкс.
Она не двигалась. Тогда я мягко взял ее за локоть и вывел из вестибюля на улицу.
— Терпеть не могу идиотов, — проговорил Годвин, запирая дверь.
— Есть ли в ее словах хоть толика правды? — преодолевая неловкость, спросил я. — Неужели Констанция Макджи была влюблена в вас?
Доктор вздохнул.
— В каком-то смысле да, — ответил он. — Пациентки часто влюбляются в своих врачей-мужчин, а в психиатрии это и вовсе обычное явление.
— Возможно, мой вопрос покажется вам глупым, доктор, но все же я еще задам. Вы ее любили?
— На глупый вопрос отвечу еще глупее: да, я любил ее как врач больного, я мечтал помочь ей по мере своих скромных сил. Очень жаль, что мне это не удалось. А теперь, джентльмены, прошу меня простить: завтра утренний обход.
Он многозначительно звякнул ключами.
На улице Алекс первым делом распотрошил свой бумажник и передал мне почти все его содержимое. Я купил на эти деньги билет до Чикаго и обратно и поздно ночью вылетел из лос-анджелесского международного аэропорта.
Я съехал с огибавшей Бриджтон платной автострады и направил свою взятую напрокат машину к центру города. Впереди, в деловом районе, теснились небоскребы, а по левую сторону маячили в отдалении заводские трубы. Было воскресное утро.
Хофманы жили как раз в фабричном районе, на ничем не примечательной улице, где обитали в основном люди среднего достатка. Дом их совершенно не отличался от своих белых кирпичных собратьев. Возле сравнительно недавно выкрашенного крыльца стоял старый «шевроле». Дверной звонок не работал. На мой стук дверь открыл человек лет сорока с длинным носом и маленьким острым подбородком.
— Мистер Хагерти?
— Да…
Я представился, объяснил, что к чему, и рассказал ему о своей встрече и беседе с его бывшей женой.
— Ужасная трагедия, — рассеянно пробормотал он.
— Можно мне войти?
— Не знаю, стоит ли. Мистер Хофман совсем выбит из колеи.
— Жаль. И все же я должен с ним поговорить. Я специально приехал из Калифорнии.
— Да, разумеется. Что вы хотели с ним обсудить?
— Убийство его дочери. Он может многое для меня прояснить.
— Разве эта студентка смогла доказать свою непричастность?
— Пока нет, но об этом мы поговорим потом, а сейчас я хотел бы видеть Хофмана.
— Ну, если вы настаиваете… Попробуйте добиться от него толку.
Я понял, что он имел в виду, когда очутился в «берлоге Хофмана», как назвал ее Хагерти. В комнате висел туман из паров виски и табачного дыма, сквозь который я с трудом разглядел здоровенного старика в оранжевой пижаме, пластом лежавшего на кушетке. Свет яркой лампы заливал его растерянное лицо, отражаясь в бессмысленно блуждавших глазах. Старик держал в руках журнал в рыжей, под цвет пижамы, обложке. Стена над кушеткой была увешана винтовками, дробовиками и револьверами.
