А он после одинокого ужина заперся в кабинете с рабочими папками и бутылкой коньяка и, послюнявив палец, листал бумаги туда и обратно, глядя то на колонтитул с номером страницы, то в блестящую поверхность стола.
Проблемы вырастали практически ниоткуда, из неудобных поправок к экологическому законодательству, из курсовых скачков мировой валюты, из человеческого фактора, который не давал расслабиться ни на минуту. Ему следовало сосредоточиться на стратегических задачах, а в голову лезла какая-то ерунда, вроде опоздания на совещание главного инженера или затеянного ремонта в питерской квартире.
Уже в ночи он вдруг вспомнил про певичку. Как она выходит из дверей, отдает собаке кусок мяса и бросает сумочку на пассажирское сиденье. Спина от этой картинки почему-то похолодела, а ладони вспотели. Глупость какая-то, так не бывает, чтобы сразу и жарко и холодно! Ну, вышла из ресторана, велико событие! Но разыгравшееся воображение повело его дальше в ночь, в яркие подъездные огни и интимный полумрак ее квартиры с разбросанными вещами и миллионом баночек и тюбиков в ванной, где в белоснежном пластиковом корыте хотелось расслабиться под пенной шапкой, в мире ее запахов и прикосновений. С ней можно было даже утонуть без сожаления, не успев заметить, что вот ты жив, а вот тебя подхватывает коварный водоворот, всасывает в другие миры, как крупинку морской соли.
Тебя, привыкшего думать, что все бабы стервы, и называть вещи своими именами, грубыми и приземленными, когда все шарахаются от тяжеловесной определенности этих слов и смотрят криво, но молчат, потому что ты хозяин и тебе можно все. А она как будто не замечает. Разве может кто-то просто не замечать?
Тебя, считавшего, что заниматься любовью – это подарить безделушку и одеть, накормить и развлечь, потом раздеть, лечь сверху, перевернуть, переключить внимание на что угодно, снова перевернуть, сказать «не болтай, спи» и отодвинуться, а утром проснуться и уйти. Или распорядиться насчет кофе и завтрака, а потом полчаса смотреть в сторону и ждать, когда можно выставить вон. Иногда до следующего раза по той же схеме с незначительными отклонениями, где раздевается она сама и делает все сама, и нет нужды переключать внимание, потому что утром рано вставать.
Почему же ему кажется, что с ней привычная схема не сработает? Она не ждет подарков, даже как-то подчеркнуто не ждет. И ужин для нее должен закончиться именно ужином. А раздеть ее получается только глазами, потому что рук она сторонится, а если оказывается слишком близко, руки не решаются зайти так далеко, как с другими. Как тогда в грязном подъезде. Или это не руки, а голова, которая не знает, как подступиться к ней, даже если он уже держит ее в руках. То есть он всем телом подступает, вожделеет, ощущает и вскипает, а подступить не может.
