«А девочка Надя, чего тебе надо?»
Мишка пришёл в редакцию и сразу покосился на маленькую дверь. Страшный плакат был на месте: череп и кости, как на столбе с проводами, по которым идёт ток. Мишка больше не мог терпеть и не знать, что за этой жуткой дверью. Он решил: «Сейчас спрошу». Но Мельниченко быстро прошёл мимо него и сказал:
— Мишка! Сейчас я спешу, не поговорим. Под выходной вечером приходи во двор на Мясницкой, сорок восемь.
— Приду, — только успел сказать Мишка, и Мельниченко сразу ушёл.
Всегда в редакции спешка…
Во дворе зашлись гармошки, отчаянно плясали парни. Мельниченко сидел на стуле, который кто-то вынес во двор, качал своей лохматой головой. Буйный пляс, смелый пляс. Мельниченко не умеет так, а то бы он сейчас всем доказал. Сидит на стуле, а ноги пританцовывают на месте.
И Мишка рядом стоит.
Аким, мастер, у которого Самойлов живёт, вприсядку вокруг двора пошёл — эх, разойдись, народ!
А вечер тёплый, тихие облака замерли на одном месте, небо светлое.
Аким топочет каблуками, кажется, сейчас под ним земля провалится. И особенно тихой кажется рядом с ним тоненькая девушка в белом платье с оборками на подоле. Она танцует застенчиво, и движения плавные, нежные. Руки лёгкие, маленькие ноги в парусиновых синих тапках. Да это же Милочка-Матрёшка.
— Милочка лучше всех танцует, — говорит Мишка.
— Да, — отвечает Мельниченко и грустно трясёт головой. Это, наверное, должно означать, что танцует-то она прекрасно, даже ребёнок понял. А к нему, Мельниченко, относится Милочка так себе. И это прискорбно.
Передёрнулась гармошка с танца на песню, запел с присвистом Серёга, все подхватили:
А девочка Надя, чего тебе надо?
Ничего не надо, кроме шоколада!
Эта девочка Надя понимает, что к чему — шоколада. Не сказала: «супу» или «чёрного хлеба». Мишка вспоминает, как на Новый год ел шоколад. Он мог бы съесть сто плиток или двести.
— Вальс! — кричит Серёга.
И закружились по двору люди. Старенькие кофточки. Косоворотки с мелкими перламутровыми пуговками.
Вдруг свет в фонаре стал слабым. Из белого он стал жёлтым, потом красным и совсем погас. Больше не видно на деревянном столбе фонаря под железной тарелкой. Ничего, танцевать можно и в темноте. Гармонист играет, на гармонь не смотрит.
Прибежал парень, который дежурил у телефона, еле дышит, быстро бежал:
