Философский камень. Книга 1 | страница 27
Угрюмо скосив глаза в сторону, Тимофей назвал себя и начал рассказывать.
Наступила тишина. Красноармейцы покашливали. Васенин сидел, сцепив кисти рук, чуть пошевеливая большими пальцами.
Глухим, ровным голосом Тимофей рассказывал все по порядку вплоть до того самого часа, когда вернулся в поселок. Тут он вдруг метнулся к Васенину, ударил по столу шапкой, выкрикнул:
— Убейте вы этого Куцеволова! Тоже убейте!..
Васенин медленно обвел взглядом красноармейцев. Все стояли молчаливые, сосредоточенные.
— С четырнадцатого года воюю, товарищ комиссар. Прямо сказать, кровью сочится земля, — проговорил немолодой боец с лицом, посеченным глубокими морщинами. — Всякого навидался. А такого… Зверем становится человек. — Он пристукнул винтовкой о пол и добавил: — Волком оборачивается…
Частой очередью коротких свистков прострочил за окном маневровый паровоз. Васенин поднялся из-за стола.
— Выходит, Мешков, и мы с тобой на волков похожи? И мальчонка этот? Нет. Не люди волками становятся, а с настоящих волков сейчас сползает человеческое обличье, которое они раньше носили. Такой волк и остается волком. А человек — всегда человек. Согласен, Мардарий Сидорович? И я такой отдаю приказ. — Васенин в упор посмотрел на Тимофея, а потом с особым прищуром перевел взгляд на Мешкова: — Куцеволова разыскать хоть на краю света. И расстрелять… А ты, Тима, шагай сейчас со мной.
8
В теплушке, разгороженной надвое: для комиссара полка поменьше и для санчасти побольше, — пахло смолистыми сосновыми досками и карболкой.
На той половине, куда привел Тимофея Васенин, топилась круглая чугунная печка-«буржуйка», раскаленная до малинового цвета. На ней бурлил и брызгался чайник. Стол, табуретки, две железных койки, застланные суконными одеялами, подушки с втиснутыми внутрь уголками наволочек — все было ухожено заботливыми руками.
Васенин вошел, и тотчас перед ним из темноты возник — вытянулся молоденький красноармеец.
— Тут я, товарищ комиссар. А вы малость опоздали. Но чайничек и картошечка, как было приказано.
— Володя Сворень, — назвал его Тимофею Васенин. — Связной.
Быстрый, тонкий, подвижный, Володя сразу понравился Тимофею. Да и по годам подходил ему в товарищи — лет семнадцати, не больше. Впервые за последние дни с лица Тимофея сбежала напряженность, обмякли губы, разгладились брови.
— Картошечка, говоришь, была приказана? — спросил Васенин, бросая шапку на ближайшую койку. И многозначительно поднял палец. — А ведь не первый раз, товарищ Сворень, мы договариваемся, что, кроме службы, ничего не бывает приказано.