— Куда? — спросила Клод.
— Там увидим. Главное — уехать из Алжира.
Он подумал: «Если я скажу ей, после второй пощечины она расскажет им все».
— Тебе бы нужно поехать в Талу, — сказал Рамдан.
— А пропуск?
Рамдан развернул газету, положил ее на столик и вытащил оттуда белый листок.
— Вот, — сказал он, — тут все: печати, подписи, тебе остается только проставить дату и твое имя.
Башир посмотрел на бумагу.
— Ты подумал обо всем!.. А ты сам?
— Я остаюсь, — сказал Рамдан. — В Алжире тоже нужны ребята, да и… — он показал на свою грудь, — все равно мне далеко не уйти.
Клод продолжала плакать.
— Нужно послать твоей тетушке телеграмму, — сказал Башир, — что я уезжаю и что мы ей напишем, как только я вернусь!
Клод включила приемник… Башир воспринимал обрывки фраз:
«…с некоторых пор… европейские колоны[42]… в районе Фундука… заметили необычное движение машин на участке М. …туземный колон, пользующийся уважением… тайный надзор… счастливый случай… сегодня на высотах Эль-Биара…»
Клод выключила. Оба в один голос закричали:
— Нет, оставь, включи!
«…некто Булануар Арезки… шерстяные одеяла, рация, карты… Не хватало только врача… Булануар отправился на поиски… Но не успел его найти и был задержан патрулем».
Башир закрыл глаза, глубоко вздохнул.
«…а теперь, любители спорта…»
— Можешь выключить, — сказал Рамдан.
— Он был похож на моего брата Али… — сказал Башир.
— Кто?
— Маленький служащий… У них одинаково неуклюжие жесты, те же карие глаза, то же упрямство в мягком взгляде… и та же вера в рождественского деда… Ты думаешь, они будут его… ну, это…
— Нет, — сказал Рамдан, — они будут приносить ему в постель кофе с молоком, варенье и свежее масло.
Он снова погрузился в молчание, потом совершенно неожиданно произнес тихим голосом, как будто говорил с самим собой:
— И все это из-за моего дяди…
Двое других посмотрели на него с удивлением. Взгляд Рамдана снова стал сосредоточенным и отсутствующим.
— Это он отправил меня в школу. Когда мы были в Тале… помнишь?.. Мы были счастливы. Мы ходили в школу босиком по снегу, и у нас не было бурнусов, помнишь? Я пас баранов. Я делал себе свирели из камыша, много свирелей, и, пока мои бараны паслись по холмам и низинам, вдоль дороги, около родников, я играл на свирели. Французы? Я едва догадывался об их существовании. Колониализм? Я даже не знал, что это такое. Партия? Никто никогда не говорил мне об этом. Могло произойти что угодно, мне было решительно все равно. Интерес для меня представляли только бараны и свирель. Я тогда еще не подхватил туберкулеза и дул в свирели во всю силу легких.
