К концу этого дня мои ноги ныли от ходьбы по огромному количеству магазинов, в глазах рябило от чудовищного количества просмотренных вещей. Но в обществе Аманды поиски подарка, достойного сенатора, доставляли неземное наслаждение. Мы добрели до кафе «Бета Лебедя», и я заказал столик у окна. Отдыхая за чашечкой горячего кофе, мы рассеянно наблюдали за происходящим на улице.
Откинувшись на спинку стула Аманда лениво потягивала кофе.
— Надеюсь, твои дела из-за меня не пострадают?
— Страдаю только я, когда не вижу тебя.
Она улыбнулась:
— Ты очень мил. Посмотри!
Мимо окна проходила живописная группа молодых людей с фантастически раскрашенными волосами, одетых в облегающие яркие трико.
— Наверное, это артисты из театра «Голубой Орион». Хочешь посмотреть их шоу?
Шум у дверей заглушил ее ответ. В кафе ввалилась привлекшая наше внимание группа, заполнив его оживленной болтовней и смехом. От их компании отделился высокий гибкий парень. Ногти на его длинных пальцах были выкрашены в лиловый цвет, как и волосы — в тон наложенным вокруг глаз теням.
— Селена, любовь моя, — пропел он. — Какой сюрприз!
Аманда сжалась на своем стуле. Я резко встал, стул громко заскрипел:
— Кто Вы? Что Вам надо?
Он удивленно уставился на меня, заметив растерянность девушки, недовольно нахмурился.
— Тедди — а, то есть, Джералд Теодор. Мы познакомились с Селеной в Лондоне три года назад, когда работали над «Высокими людьми». И жили вместе. Помнишь, Селена?
— Я — не Селена, — чуть слышно прошептала Аманда.
Брови танцовщика поползли вверх.
— Д-да, простите, я вижу. Вы — та, другая.
Он повернулся ко мне.
— Знаете, эти месяцы рядом с Селеной… Если бы она мне не сказала, ни за чтобы не догадался.
— Мэттью, я хочу уйти, — Аманда нащупала рукой свою накидку.
Мы встали, я помог ей одеться и, поддерживая под локоть, вывел из «Беты Лебедя» мимо остолбеневшего Теодора.
Я поймал кэб, чтобы вернуться на станцию. Аманда молча рассматривала руки, сжатые на коленях. За всю поездку она не произнесла ни слова. Я обнял ее, чувствуя под руками не живое мягкое тело, а застывшую деревянную статую. Немного расслабившись, она уткнулась лицом в мое плечо. На станции не могла отпустить свой локон — все время накручивала его на пальцы.
— Мне очень жаль. Я понимаю, глупо переживать из-за такого пустяка. Но, когда я встречаю очередного ее приятеля, ничего не могу с собой поделать. Физически ощущаю, как по мне пауками ползают их пальцы. Они все такие… нелепые, — ее лицо исказилось. — Не представляю, зачем ей эти… твари. Я не позволяю мужчинам прикоснуться к себе, а она готова идти с любым по своему минутному капризу. Совсем как мать.
