Молодая женщина прошла мимо, держа за руку мальчика лет шести, оба худые, как щепки, а у мальчика от недоедания был раздут живот.
— Синьора, — непроизвольно позвал Стефано. Она остановилась и посмотрела на него недоверчивыми глазами. — Синьора, ребенок голоден?
— Ну и что? — отрезала она. — Вся Италия голодает.
Стефано вытащил из кармана остатки колбасы, которую ему дала Марица. Кусок был еще приличный. При виде такого изобилия глаза женщины округлились.
— Это ваше… если вы сначала кое-что для меня сделаете.
Она покорно согнулась.
— Где вы хотите это? Можно, сначала я отошлю ребенка? Паоло, пойди в церковь и подожди меня там.
Стефано схватил ребенка за костлявое запястье.
— Я не хочу вас, синьора. Мне просто надо, чтобы ребенок спросил кое-что для меня. В полицейском участке.
— И все?
Стефано кивнул.
Глаза женщины потемнели от недоверия.
— А этот вопрос не навлечет на него подозрения?
— Не знаю, — честно признался Стефано. — От ребенка, не думаю. Но какой бы ответ ни был, я дам вам колбасу, всю.
— Паоло, — сказала женщина, подталкивая мальчика к Стефано. — Сделай то, что он хочет.
У ребенка было глупое выражение, но слушал он внимательно, повторил Стефано инструкцию, потом заковылял через площадь в полицейский участок. Через несколько минут он вернулся, с тем же выражением на лице.
— Она умерла, — ответил он тихим голосом. — Она пыталась убежать прошлой ночью, поэтому они ее застрелили.
Женщина выхватила колбасу из безжизненных пальцев Стефано, мать и ребенок пустились наутек, пока сумасшедший человек не передумал.
Стефано не шевелился. Если бы карабинеры в тот момент выскочили из участка и бросились к нему, он не смог бы убежать и даже не оказал бы сопротивления. Он застыл. Она ушла, мать, которую он едва узнал. Он не проронил ни звука, но слезы начали струиться по его щекам.
Как долго он пробыл там, Стефано не помнил, наконец он почувствовал чью-то руку на своем плече. Он поднял глаза и увидел священника. Стефано давно перестал верить в Бога, но когда священник поднял его на ноги и повел в ближайшую церковь, он побрел за ним как послушный ребенок. Скоро он стоял на коленях, один, бормоча тихие слова.
Но не молитвы, хотя они были произнесены со всей силой молитвы.
«Я убью тебя, — повторял он вновь и вновь. — Я убью тебя. Ты позволил ей умереть. Своей собственной матери. Клянусь, я убью тебя».
