Когда дело доходит до раскалывания, алмаз не прощает. Либо оно сделано безупречно, либо алмаз уничтожен. Среднего не дано.
Джозеф стал фантазировать над камнем, часами исследовал его под двойным ювелирным микроскопом. Он схематично изображал свои идеи окончательного изделия. Он сделал несколько алебастровых моделей и изучал их. Он изготовил другие модели из туго натянутых нитей, вколотых в бальзовые палочки, чтобы представить кристаллическую структуру камня. За обедом он делал из белого хлеба шарики, представляющие необычный, с плоским основанием, алмаз, недолго катал их, потом задумчиво жевал. Алмаз Ивера стал практически членом семьи.
Часто, испытывая потребность выговориться, Джозеф поверял свои мысли Пит. Стив не вмешивался, но следил, хмурясь, за тем, как волшебное поле камня засасывает его любимое дитя. Неужели такова судьба Д’Анджели, размышлял он, своеобразный рок, поддаваться соблазну сверкающих драгоценных камней?
Беттина тоже ощущала магическое притяжение камня. Захваченная его тайной, она внимательно слушала разговоры Джозефа об алмазе. Она воображала, что набирается силы от непоколебимой твердости алмаза, ухватившись за его совершенство, как символ того, что в конце концов выжить можно.
Иногда Джозеф просто держал камень, меря комнату шагами, пытаясь проникнуть в его суть. Прежде чем он коснется алмаза своим молоточком, ему необходимо узнать его, его поверхность и сердцевину и его историю, охватывающую миллиарды лет, так же хорошо, как он знает свое лицо в зеркале.
— Я должен быть как скульптор, — говорил он Пит, а она с готовностью слушала его завораживающий рассказ. — Я должен видеть законченный бриллиант, сияющий внутри грубого камня, как скульптор видит статую внутри безжизненной глыбы мрамора.
Он расширил окошечко у основания камня, чтобы заглянуть поглубже в центр. Только тогда он может убедиться, где лежат все включения.
— Я должен вползти в него, пройтись внутри и увидеть то, что смогу увидеть, — говорил он Пит.
— Как медведь, который бродит по горе, — захихикала девочка.
— Да, именно, как медведь.
Прошло девять месяцев, прежде чем Джозеф был готов сделать раскол. Сообщили Клоду Иверу, и он телеграфировал из Парижа, что прилетит. Это событие было назначено на воскресное утро в конце марта. Пригласили всех резчиков и администрацию нью-йоркского отделения «Дюфор и Ивер» — в действительности, приказали — присутствовать, мероприятие было обставлено как гала-шоу. В комнате огранщиков стояли коробки с шампанским, которые откупорят, когда камень будет расколот.
