Приехали гости неожиданно, и их никто не встретил. Старик сторож, дежуривший в канцелярии, видимо, недавно проснулся. Он долго и хрипло кашлял, и только когда отдышался, от него можно было добиться вразумительного ответа: директор заповедника — в тайге, готовит партию соболей к отправке и, вероятно, сегодня приедет: заместитель его уже месяц живет в далеком становище, ведет подсчет соболей, и вообще в поселке остались женщины да старые и малые, кому охота не под силу.
Слушая деда, Тимофеев ловил себя на мысли, что сто километров унылой дороги не могут навеять такой угрюмой скуки, как эти длинные, подробные объяснения. Выручил Саша Туманов. Он предложил пойти к нему, позавтракать и выспаться. Майор нехотя кивнул, наперед зная, что Саша снова начнет говорить о соболях и своей диссертации. Его энтузиазм, вначале так понравившийся Тимофееву, становился утомительным.
Когда они уходили, старик вдруг засуетился, долго ругал себя за плохую память и, наконец, сказал, что вчера вечером радист принял какую-то радиограмму для приезжего. Старик с полчаса искал радиограмму, которую куда-то положил. Тимофеев едва сдержал себя, чтобы не выругаться. Радиограмму нашел он сам: она лежала сложенная вчетверо под стеклом на столе в канцелярии. Там было лишь три слова: «Сообщите, как доехали». Майор понял, что Шипов интересуется его делами и требует большей оперативности.
Усталость и сон мигом слетели с Тимофеева. Однако сообщать пока было нечего. Предстояло еще поговорить либо с директором, либо с его заместителем — секретарем партийной организации. Это люди, кому он вполне мог довериться и получить новые сведения. Но окажутся ли они интересными, продвинут ли хоть на шаг решение задачи?
Узнав, что радиограмма предназначена для гостя, старик всплеснул руками и, ухватив майора за рукав, повел в комнату на втором этаже.
— Вы больше ничего не забыли, дедушка?
— Нет, сынок, теперь все вспомнил. Тебе, тебе эта комната, — торопливо приговаривал дед. — Печь я еще вечером протопил. Может, опять затопить?
— Спасибо, дедушка.
Старик ушел. Василий Данилович осмотрелся. Комната, в которой его поселили, была заставлена чучелами зверей. У входа поднимался на задних лапах исполинский медведь, его раскрытая пасть сверкала клыками. Из угла, осторожно задрав чуткий нос, словно принюхиваясь, выступал олененок на стройных ножках и с маленькими рогами. На столе стояло чучело соболя. Зверек держался всеми четырьмя лапами за чурбак, поставленный на попа. Голова его была настороженно повернута и чуть склонена набок. Глаза-пуговки вытаращены. На мордочке как бы застыло удивление и вопрос.
