Она подошла, и глядя своими мутными глазами на злой мальчишеский глаз, который уставился на неё из-под одеяла, закричала:
— Слышишь ты, Васька?! Ты лежи там и не дрыгайся… Ты помни: что и родился ты случайно. Ты нам такой не нужен. Слышишь — не нужен! Ну, чего глазами своими звериными уставился на меня. У-у, волчонок!..
И, размахнувшись, ударила ногой по одеялу, и по лежавшему под ним мальчишке.
Одноглазый мужик, покачнулся, начал стягивать штаны, и крикнул:
— Э-эй, ну кончай ты с ним! Иди сюда…
Тут пьяная казачка взвигнула:
— А давай прямо на нём!
— Что? — переспросил мужик.
— Ну на этом одеяле, под которым это отродье лежит. Понимаешь? Сверху! А он там под нами, под одеялом пусть задыхается. Ну что?
— Да ну тебя… Нет.
— А я уже других приводила. Мы как-то делали так.
— Нет. Вон же у тебя другой лежак в углу. Туда пошли…
— Ладно…
…Через некоторое время одноглазый мужик сказал:
— Я так не могу. Чувствую: смотрит он на нас. Выведи его.
Огромная, голая, вся состоящая из трясущихся жировых складок, воняющая тленом казачка выхватила мальчишку из-под его одеяла и, бранясь, выставила его на улицу.
* * *
Прошло несколько дней, и вот серым дождливым вечером в эту богом забытую мазанку ввалился отец семейства: громадного роста казак по фамилии Соликовский.
Его, заросшее щетиной лицо, весьма напоминало лицо волка, выпученные, яростные глаза выражали зверство, злобу и больше ничего. К тому же он был сильно пьян. Он ввалился в мазанку, сжимая в своей огромной ручище плеть, и в первую очередь сильно ударил уродливую казачку этой плетью по спине.
Та громко вскрикнула, выругалась, и, обернувшись к нему, спросила:
— Ты чего бьёшь то?!
— Ах, ты гнида! — заорал старший Соликовский, и, схватив казачку за подбородок своей огромной ладонью, с силой сжал её.
Та попыталась вывернуться, но Соликовский крепко её держал, и рычал:
— Мне сосед Тришка доложил — ты опять, сучка, к себе мужиков водила!
— Нет-нет, не водила. Вон Васька тебе скажет. Ведь правда, Васька, не водила?
Из-под грязного одеяла, которое дыбилось в углу, не раздалось ни единого звука. Но оттуда глядел злой мальчишечий глаз.
Глава семейства, тряся казачку за подбородок, ревел:
— А с Васьком у меня особый разговор будет! Ведь я ему тоже подарочков принес!
Старший Соликовский оттолкнул казачку и тут же, сжав свой огромный, поросший чёрным волосом кулак, ударил её в подбородок. Казачка взвизгнула, повалилась на пол, но затем приподнялась на дрожащих локтях и, сплёвывая кровь, завизжала:
