— Хм-м, ну ладно, хорошо…
Они прошли в павильон. Анатолий уселся на стул, а Боря облокотился локтем на спинку стула за Толиной спиной.
Только их запечатлели, как в павильон ввалились сразу три пьяных полицая, и заорали…
Смысл их ругани сводился к тому, что раз Анатолий и Боря сфотографировались, так пускай убираются, и если не сфотографировались, то всё равно пускай убираются, потому что теперь будут фотографироваться они — полицейские.
Анатолий и Борис направились к выходу, а вслед им нёсся пьяный гомон полицаев, которые общались уже между собой:
— А к нам в полицию нового начальника прислали.
— А-а, слыхал… слыхал — Соликовким зовут.
— Да. Говорят — зверь мужик. За малейшую провинность своих же бьёт.
— А!.. С таким не побалуешь!
— Вот интересно, если он своих же бьёт, то что же с коммуняками делает?
— Да уж какой если комуняга к Соликовскому попадёт, так будет о смерти просить, да нескоро смерти дождётся. Уж Соликовский жилы то умеет тянуть. Он на это дело мастер…
Это было в маленьком хуторке, за сорок лет до начала Великой Отечественной войны.
Мазанка, грязная и неказистая, с тёмными, потрескавшимися стенами, с вечно залепленными грязью окнами, напоминала труп какого-то доисторического ящера, который всё гнил-гнил, и никак не мог окончательно разложиться.
И, если бы кто-нибудь мог заглянуть в эту мазанку, то увидел бы грязный, вонючий лежак. Там, свернувшись под изодранным одеялом, в духоте лежал кто-то. Раздавалось его слишком частое, болезненное дыхание. Иногда из под одеяла слышался словно бы бредящий злой мальчишечий голос: «Да чего вы… чего вы..».
Вдруг скрипнула дверь, и с громким, пьяным хохотом в комнату ввалились некрасивая, жирнолицая казачка, нос которой был когда-то разбит и свёрнут, а под глазом желтел синяк. От казачки сильно несло спиртным перегаром. Сразу же следом за ней ввалился мужик с необычайно белым лицом, и без одного глаза.
В самой грубой форме он потребовал немедленного соития, и уродливая казачка в такой же грубой форме ответила согласием и, задрав юбку, обнажила свой необъятный, покрытый красными прыщами зад.
Тут мужик с белым лицом икнул, и заявил, что под одеялом в углу кто-то лежит и смотрит на них. Уродливая казачка захохотала громче прежнего и прохрипела:
— Так это Васёк, выродок мой. Не обращай на него внимания. Он — никто…
Но мужик, хоть и был пьян, спросил:
— А если папаше своему доложит?
— А если папаше своему доложит, так я его своими руками удушу, мразь такую…
