Молчание. Даже коза уснула.
Прохлада удерживала нас, пока тени не стали удлиняться и белое солнечное пекло немного не спало.
Вечером мы снова двинулись в путь. Ночь застала нас в лагере в сухой долине в десяти милях к северу, под крышей из звезд, со стрекотом насекомых в качестве серенады. Рощи оливковых деревьев и пробковых дубов остались далеко позади. В этих долинах ничего не росло, кроме безжалостных колючек, прозописа и креозотовых кустов, отчего в ночном воздухе стоял сильный запах, но разжечь костер было не из чего. Мы ели черствый хлеб, яблоки, апельсины с базара в Альбасите и запивали из кувшина темным, почти черным вином.
Я лежал в ночи и смотрел, как кружатся звезды, прислушивался к ржанию лошадей, к тому, как то и дело всхрапывает и топает Упрямец и храпит Солнышко. Время от времени Лейша всхлипывала во сне — тихо, но словно от сильной боли. И над всем этим висел безжалостный оркестр насекомых, накатывая волнами, словно с закатом солнца на нас опустился океан. В одной руке у меня была медная шкатулка, другой я касался земли, поскрипывающей под пальцами. Завтра снова пойдем пешком. Казалось, что идти — правильное решение, не только потому, что не стоит тащить хороших лошадей на отравленные земли. Некоторые путешествия требуют другой перспективы. Мили значат больше, если пройти их шаг за шагом и почувствовать, как земля меняется под ногами.
Наконец я закрыл глаза и позволил множеству звезд отступить перед единственной, красной. Одна звезда привела мудрецов к колыбели в Вифлееме. Интересно, последовали ли бы они за звездой Фекслера?
Шесть лет назад
Поражение в Болотах Кантанлонии
Запах земли, красной, крошащейся в руке, просто так, напоминает, что ты дома. Солнце, обратившее дитя в своевольного юношу, проходит дугой от малинового рассвета к малиновому закату. В темноте рычат львы.
— Это не твое место, женщина.
Она хочет, чтобы это было ее место. Сила его желания привлекла ее сюда, к нему, едущему прочь.
— Иди домой.
Низкий властный голос. Все, что он говорит, кажется мудрым.
— Я знаю, почему ты ему понравился, — говорит она. У нее нет дома.
— Тебе он тоже нравится, но ты слишком сломлена, чтобы знать, что с этим делать.
— Не смей жалеть меня, Кашта.
Гнев, который, как ей казалось, перегорел, вспыхивает вновь. Красная почва, белое солнце, низкие домишки кажутся все дальше.
— Мое имя — не твое, чтобы баловаться с ним, Челла. Возвращайся.
— Не приказывай мне, нубанец. Я снова могла бы сделать тебя своим рабом. Своей игрушкой.
