Мы какое-то время лежали тихо. Почти ни звука, лишь далекий звон козьего колокольчика. Уж не знаю, что это животине не лежалось в тени. Жара окутала нас, словно одеяло, двигаться не хотелось вообще.
— Ты не торопился спасти того мальчишку, Йорг, — произнес Солнышко.
Я думал, что он уже четверть часа как спит, но, как оказалось, он мысленно проигрывал утренние события.
— Я не спасал его. Я спас тебя. С тебя хоть какой-то толк.
— Ты бы позволил ему умереть?
Судя по голосу, Солнышко это не на шутку беспокоило.
— Да, — сказал я. — Для меня он никто.
Золотые кудри и кровь — этот образ стоял у меня перед глазами. Я открыл их и сел. Они разбили Уильяму голову об мостовую — схватили его за ноги и ударили головой о камни. Это случилось. А мир жил себе дальше. И так я узнал, что все бессмысленно.
— Я не мог допустить, чтобы это случилось у меня на глазах, — сказал Солнышко. — Нельзя забить ребенка до смерти на глазах у гвардейца графа Ганзы.
— Ты вышел вперед сам или ради моего деда?
— Это был мой долг.
Я выудил со дна корзины оставшуюся оливку. Плотная мякоть поддалась, теплый многогранный вкус заполнил рот.
— А если бы это не было твоим долгом, ты бы не вступился?
Солнышко помедлил с ответом.
— Если бы он не был таким, мать его, здоровым, то да.
— Потому что ты не мог на это смотреть?
— Да.
— Не живи полумерами, Грейсон. — Я закатал пыльный рукав и показал шрамы от кривых шипов — бледные знаки на загорелой коже. — Я слышал, как-то священник говорил о спасении. Он убеждал нас, что если мы не можем спасти всех от их грехов, это не повод не пытаться спасти тех, кто рядом с нами. Священники — они такие. Готовы сдаться в минуту. Лезут из кожи вон, чтобы признать свою уязвимость, словно это добродетель такая. — Я выплюнул косточку от оливки. — Либо дети достойны спасения просто потому, что это дети, либо они не достойны спасения. Не позволяй управлять собой случайности, которая что-то сует тебе прямо под нос, а что-то прячет. Если их стоит спасать, спаси их всех, найди, защити, сделай это делом своей жизни. Если нет, сверни на другую улицу, чтобы не видеть того, кого ты мог увидеть, отвернись, закрой глаза ладонью. И все, нет проблемы.
— Ты бы спас их всех, да? — тихо произнесла Лейша с другой стороны.
— Я знаю человека, который пытается это сделать, — сказал я. — И если бы я не учился лучше, тогда да, я бы спас их всех. Никаких полумер. Некоторые вещи нельзя делать наполовину. Нельзя наполовину любить кого-то. Нельзя наполовину предавать, наполовину жить.
