Он закричал на Мишу, когда у того в руках лопнула шелковая лигатура:
— У тебя руки как у палача! Не дергай! — Поднял голову. Из ампулы, вставленной в штатив, кровь капала в вену. — Какой пульс?
— Сто десять, — ответила Надя.
— Да скорее же!
Семеныч совсем затих. Серое лицо. Капельки липкого пота. Вот оно — шок. Этого тоже боялись в областной, когда не хотели оперировать.
— Грелки. Сердечные… Спирт в вену! Десять граммов спирта, двадцать глюкозы…
…Когда попал в медсанбат, назначили в госпитальное отделение. Он запросился в операционную.
Брегман, суховатый, маленький, спросил:
— Хочешь хирургом стать? Твердо?
— Твердо.
— Если через год останешься в живых, будешь хирургом, — сказал Брегман и перевел из госпитального, но не в операционную, а в приемно-сортировочное, в ПСО, быстро осматривать поступающих раненых и решать: «в операционную», «в перевязочную», «в шоковую», «в первую очередь», «во вторую», «в третью».
Через полгода Брегман спросил:
— Жив? Начал понимать что к чему?
— Начал, — сказал Шарифов.
Подумал: наконец-то. А ведущий перевел его в шоковую палату — выхаживать самых тяжелых. Переливать кровь, спирт, физиологический раствор. Считать пульсы — нитевидные, частые… Многим не удавалось помочь. У них были такие же серые лица, как сейчас у Семеныча. А после шоковой ведущий все же продержал его месяца три в госпитальном.
…Спирт ввели. Старик шевельнул веками. Плохо дышит. И пульс скверный.
— Головной конец опустите!
Опустили.
Сбросил перчатки.
— Спирт… Скальпель… Приготовьте левую руку. Миша, приладь тонометр к ампуле с кровью.
Когда кровь стали накачивать под давлением в плечевую артерию, Семеныч открыл глаза. Губы порозовели. Он прошептал что-то…
— Что? — спросил Шарифов.
— Нельзя ему говорить, — сказала Надя.
Но Семеныч заговорил. Он спросил Шарифова:
— Посмотрел да зашил… или отрезал рак-то?
— Отрезал, — сказал Шарифов. — Вон в тазу лежит. Молчи!
— Молчу, — прошептал старик. — Слышишь? Молчу!
…Семеныч поправился. Только шов зарастал скверно. Старика пришлось перевести в гнойную палату. Он даже ворчал, что лежит уже второй месяц. Пора бы и домой.
Когда наконец выписался и стал, прощаясь, благодарить, Шарифов вдруг сказал ему:
— Благодари Брегмана. Был такой хирург.
Семеныч важно кивнул.
Надя добавила веско:
— Это учитель Владимира Платоновича. Замечательный был человек, хотя многие недолюбливали.
— Он сердитый был? — спросил Семеныч.
— Сердитый.
— Это хорошо… А вы ребеночка скоро ждете?
Надя покраснела.
