Конечно же, гарвардские оценки Рузвельта не имели никакого значения: количество книг по истории, прочитанных им, могло бы составить честь любому ученому-специалисту. Но характер Рузвельта мешал ему публично признавать свои достоинства и заслуги (исключение делалось только для предвыборных речей). Он претендовал лишь на то, что лучше других знает глубинную жизнь Америки, ближе, чем кто-либо другой, принимает к сердцу жизнь простого американца и лучше самого заядлого капиталиста знает, что тому следует делать, чтобы наживать — обязательно наживать! — деньги, не разоряя при этом других.
— Я напомню тебе одни эпизод, детали которого и сам знаю не очень хорошо, — сказал Рузвельт. — Лет полтораста назад наш Континентальный конгресс направил в Россию делегацию, пытаясь заручиться поддержкой России в борьбе с Англией. Во главе делегации был, кажется, главный судья штата Массачусетс.
— Любопытно! И что же из этого вышло?
— А вышло то, что делегация даже не была принята из-за отсутствия дипломатических отношении между Америкой и Россией. Установить же эти отношения тогдашняя русская императрица Екатерина Великая наотрез отказалась. Мы были слишком революционны для ортодоксальной монархии.
— Екатерина Великая? А что она вообще собой представляла?
— Гм-м... Насколько мне известно, это была весьма любвеобильная леди.
— О, глубокое знание русской истории!
— Правда, лет тридцать спустя другой царь, Александр, соизволил нас признать. Теперь мы не признаем Советскую Россию уже шестнадцать лет. Получается нечто вроде «паритета».
— Вы опасаетесь отказа России иметь с нами дело? Пикантная ситуация! Полтораста лет назад Россия отвергала нас как бунтовщиков и революционеров. А теперь революционная Россия может заявить, что не желает иметь дело с капиталистами. Вы так всерьез считаете, господин президент?!
— Успокойся, Генри, — сказал Рузвельт, — эта ситуация подходит для политического водевиля, а не для серьезной политики. Можно как угодно относиться к нынешним правителям России, но глупцами их, конечно, не назовешь. Перейдем к делу.
Рузвельт взял чистый лист бумаги и остро отточенный карандаш.
— Сейчас, — хитро прищурившись, сказал он, — мы будем делать политику. Я знаю, что у русских есть в Америке коммерческая организация, через которую они ведут дела с отдельными представителями нашего бизнеса.
— Да, конечно, — согласился Моргентау. — Она называется «Амторг». Вы же знаете, что русские затеяли индустриализацию всей страны. Им требуется разное оборудование и нужны специалисты, которые могли бы научить русских инженеров обращаться с американскими машинами. Торговля идет неплохо, но могла бы идти во много раз выгоднее для нас, если бы между нашими странами были дипломатические отношения... Кроме того, в Нью-Йорке у русских есть так называемое Информационное бюро. Его компетенция — печать, связи с журналистами, ведь официального представителя советского телеграфного агентства в нашей стране нет. А такое бюро есть. Оно расположено на Массачусетс-авеню. Большой дом. Я не раз видел его из окна машины. Даже заезжал. Там бывают наши конгрессмены, журналисты...
