Молотобойцам другой группы захотелось поскорее разузнать, в чем дело, и они замедлили удары, но взгляд старшего их ест, он не любит работать «шаля-валя». Молотобойцы тогда необычно зачастили, чтобы поскорее кончить, но тут же один из них вместо обжимки ударил по клещам, и работа порвалась.
– Шкэтье! – заревел на них старший.
Полетела ядовитая скверная ругань.
В третьей группе еще скандал.
Матерная ругань несется по притихшему заводу.
Засучиваются рукава.
– Што фы, свинни! – подходит к клепальщикам слесарь-иностранец.
– Ах ты, чухна проклятая. Свинью произнести не может, а туда же…
– Сфинни фы.
– Я те дам ффы!
– Я те фыкну! – И, наступая на него среди других неостывших скандалов, он заносил удар по голове. Иностранцы бросились выручать товарища. Раздался хряст. Началась свалка.
И когда прибежал запыхавшийся мастер и бросился в гущу свалки, чтобы разнять, козловцы всю свирепость вдруг перенесли на него.
– Али нас не надо спрашивать? а?
– Что? Я для вас… Что вы, господа?
– Господа-то там, в конторе.
Мастер съежился в жалкий комок, до того маленький, что, кажется, некуда и ударить.
– Но в чем же дело? а? – пятился он от клепальщиков.
– А так, что, понимаешь, умная голова, что азарту нет без эвтова.
– Без чего?
– Зуду в руке нет, – кричал другой дядя из Козлова… – Пущай опять моторы заведут.
– Я человек маленький…
– Маленькие-то знаешь где? – уже прорвались и теснили пятившегося мастера они сомкнутой толпой.
Пронзительно зазвонил телефон. Мастер кинулся к нему.
Голос инженера Григорьева спрашивал:
– Вы исполнили приказание?
– Н-да… Так точно… – мялся мастер.
Клепальщики пронзили глазами и ждали слов, решительных слов.
А мастер замер и перед этим деспотом Григорьевым, которому он не мог еще никогда в жизни возразить, и перед этими пожирающими взглядами козловцев. Было только мгновенье, секунда. – Он решил. Но Григорьев, видимо, спокойный, выключил провода телефона.
Мастер захлопнул стеклянную телефонную дверку и заперся в будочке.
Козловцы озверели. Сначала кто-то из них кинул обжимкой в стекло и раздробил дверь, это их окончательно опьянило; они всей ватагой набросились на будку, искрошили ее в щепки, исковеркали телефон, избили мастера, бросились на защищавших его иностранцев, те взяли козловцев в бокс; тогда полетели кувалды, горящие угли, горны, железные рамы, затрещали окна. Казалось, сейчас сорвутся трансмиссии и кронштейны, начнется неистовый железный погром, и завод рухнет.
Чиркнули штепселя, и мгновенно погасли лампы. В темном заводе слышен еще лязг и гром, потом он перешел в глухую возню: кто-то дружески и тепло окрикивал: «Наши, выходи!»
