Вячеслав почти побежал и нагнал-таки человека, который, казалось, старался ускользнуть от него.
— Постойте! — окликнул он его.
— Что? Кто это?
Неизвестный остановился. Вячеслав не без опаски приблизился и узнал бригадира Бориса Вяткина, того самого, который на днях так невежливо выставил его с делянки.
— A-а, это вы? Что вы тут делаете?
— А вы? — ответил вопросом на вопрос Вяткин.
— Я иду домой спать. А вы?
Бригадир помолчал. Потом сказал:
— Мне нужен Святский.
— Святский? А почему вы ищете его здесь, в лесу?
— Не в лесу, — раздражаясь, ответил Вяткин, — а в Доме приезжих. Мне сказали, что он отправился к вам. А вы в это время по лесу гоняете, — в его голосе послышалось осуждение.
Похоже, что Вяткин старается перехватить инициативу и принудить к защите Вячеслава. Но тот не собирался уступать.
— Скажите все-таки, а зачем вам на ночь глядя понадобился Святский? — настойчиво спросил он.
Вяткин замялся:
— Я должен передать Григорию Трофимовичу одну цифру.
— Какую цифру?
— Не одну, собственно, а две. При сопоставлении они, эти цифры, показывают, что вот уже десятилетия мы вырубаем больше леса, чем воспроизводим.
Вячеслав догадался:
— Эта цифра понадобилась Святскому для разговора со мной?
Вяткин кивнул.
«Врет, — подумал Вячеслав. — Не стал бы он сломя голову в этот поздний час мчаться через лес из-за какой-то цифры».
— Так вы думаете, что Святский сейчас в Доме приезжих?
Вяткин молча пожал плечами.
Они вместе дошли до Дома приезжих, но Святского там не оказалось. Окна были темными, дом казался необитаемым.
Проходя мимо комнаты Раисы, Вячеслав постучал. Сначала тихо, потом громче. Окликнул ее в полный голос. Ответом была тишина. Видимо, Раиса эту ночь не собирается провести в своей комнате.
3
Всю последнюю неделю Костя Барыкин был не в себе. Его не оставляло ощущение надвигающейся опасности. Что это за опасность, с какой стороны она к нему подбирается, неясно. И в этом самое неприятное, даже страшное.
Он вырос в коммуналке, расположенной в полуподвальном помещении, над самой котельной. Окна — вровень с землей. Ноги — тонкие и толстые, плохо и хорошо обутые, стоящие, переминающиеся, идущие, бегущие — видел он изо дня в день сквозь пыльные стекла.
Отца не помнил, мать, которую в доме все неуважительно кликали Панькой, была женщиной пьющей. Но пила в меру: боялась лишиться работы в артели, которая занималась разрисовкой настольных клеенок. Эту работу выполняла вручную, с силой втирая краски в клеенку посредством картонного трафарета и щетки. Мать мечтала перейти в другой цех, где делали искусственные цветы из ткани — яркие, разноцветные, изящные, не отличишь от живых. Там работа была полегче и почище, да и платили больше, но перейти не удавалось — мешало отсутствие квалификации, да и руки часто тряслись после выпивки.
