— О непорядках в леспромхозе. О том, что главный инженер Святский плохой руководитель, что пора бы избрать новое начальство, демократическим путем.
— Каким, каким? Демократическим?.. Слово-то такое я слыхал, но чтобы писать… — Он заглянул в письмо. — Вон тут какие буквы ровные, будто печатные. Мне бы так, — он завистливо причмокнул.
Вячеслав был растерян:
— Ну а вы сами что думаете?
— Об чем?
— О Святском… Нравится он вам?
— Это вы Клычева, бригадира, спросите. Он все знает. А мне пора. А то скинут нуль…
Он так торопился, что сиганул из вагончика на землю, минуя ступени. Вскоре после этого появился Олег Клычев, бригадир.
— Страхов, оказывается, не писал письма, — Вячеслав был растерян.
Клычев пожал плечами, обтянутыми красивой красно-синей клетчатой ковбойкой. На нем все было подчеркнуто модное, импортное — ковбойка, джинсы, полусапожки, пестрая кепка. Все это не очень-то вязалось с мужицким обликом Клычева. Но зато отличало его от рядовых членов бригады, одетых кто во что горазд.
— Страхов-то не писал. Где ему… Он слово «мама» не нарисует…
— Так кто же мог написать? Кому Святский встал поперек дороги.
— Да мне, например, — усмехнулся Клычев.
— Вам?
— Да… Мы на хозрасчете, на самоокупаемости. Перешли, кстати, первыми в леспромхозе. Что это значит? Как потопаем, так и полопаем. При Курашове, прежнем директоре, полторы нормы давали. А Святский мешает, простора не дает. Заработки упали. Народ недоволен, ворчит…
— Значит, в письме, по-вашему, все правда?
— А я его не читал.
— Вот прочтите.
Клычев быстро пробежал письмо глазами.
— Может, и не все так, как здесь описано, а только правда есть. Нет, вы не подумайте: я не писал. Жаловаться — не в моем характере! Если кто у меня на пути встает, я другие меры принимаю, — глаза Клычева сузились, под мягкой тканью ковбойки вспухли бугры мышц.
«Ну и здоров же», — подумал о нем Вячеслав.
— Вот тут Страхов сказал, что, если вовремя не приступит к работе, с него могут «скинуть нуль». Что это значит?
— У нас ведь бригадный подряд. Интерес свой блюдем строго. Опоздал на смену или пачку хлыстов сбросил не там, где надо, или еще что, отрезаем от месячной зарплаты один нолик справа…
— То есть?
— Скажем, заработал восемьсот, а получит восемьдесят. А остальные распределяем между теми, кто хорошо работал. Если еще напортачит, пусть пеняет на себя — получит уже не восемьдесят, а восемь рублей.
— И люди не ропщут?
Клычев обнажил в ухмылке крепкие зубы:
— А чего роптать, перестройка. Сами такой порядок одобрили. Теперь пусть терпят.
